Музыка в русской художественной речи

С помощью языка можно не только говорить о музыке, но и… музициро­вать. Да, да, можно вести мелодию, т.е. чередовать в определённом ритме разные по тону и тембру звуки, изменять темп. Речь идёт об особой категории слов, имеющихся в любом языке, – о так называемых звукоподражательных словах. Это слова, с помощью которых изображаются самые разнообразные звуки действительности, в том числе – издаваемые животными, человеком, не­одушевлёнными предметами или посредством предметов, например, музыкаль­ных инструментов. В современном русском языке звукоподражательные слова богато представлены художественной и разговорной речью. Писатели-реалисты охотно использовали и используют звукоподражательные слова с их незамени­мыми выразительными возможностями. Причём художники слова обращаются не только к общеизвестным, устойчивым звукоподражаниям типа динь-динь-динь, кукареку, ха-ха-ха, кхе-кхе и т.п., но смело и с большой изобретатель­ностью конструируют собственные, авторские звукоподражательные неологиз­мы. Например, у Пушкина – кирикуку (крик петуха), у Чехова – нга-нга (звонкий лай), у Горького – я-а…я-а… (плач младенца), В рассказе Чехова «Свистуны» на приветствие барина: «Хлеб да соль, ребята!» – его большая дворня нестройно отвечает: «Алалаблблбл». Не правда ли, удивительно похо­жее изображение трудного для подражания звука?

Среди различных тематических групп звукоподражаний, встречающихся в художественной литературе (изображения криков и пения птиц, звуков смеха, стрельбы, ударов, льющейся жидкости и т.д.), на одном из первых мест по количеству и разнообразию стоят изображения музыки. Видимо, это естествен­но соответствует тому, какое место занимает сама музыка в жизни человека. Это подражания звукам игры на различных инструментах: трам-там, та-ра-ри-ра-рам-там, та-ра-ри-ра-ра – рояль (Л. Великанова); ти-та, ти-та-та – гармошка (Ф. Жичка); стрень-брень – гусли (народная сказка); та-та-та-та-а-а – труба (А. Гайдар); бумс-бумс-бумс – барабан (М. А. Булгаков). Изображается также игра ансамблей: ту…ту…ту …– восприятие на расстоянии звуков духового оркестра, исполняющего вальс (А. Н. Толстой), и другие музыкальные звуки, например, колокольный звон.

Своим строением и звуко-буквенным составом звукоподражания способны передавать многие параметры изображаемой музыки, разумеется, более или менее приблизительно, более или менее удачно. Так, звукоподражание таа-таа-таа-татататата явно передаёт убыстрение темпа, – это изображается туш в исполнении оркестра (А. Суконцев). Трёхчетвертной такт вальса узнаём в звукоподражании пум-ба-па, пум-ба-па – гармонь (Ю. Коваль). Удачно изображается тактовый рисунок мазурки А. Блоком в поэме «Возмездие»: цынцырны-цынцырны-цынцырны-цыцы. В звукоподражаниях может отражаться и характерное тембровое различие музыкальных инструментов. Никто не спу­тает, скажем, нежный, мягкий звук дудочки, изображаемый писателем Л. Квитко – триль-трюль, с резким, звонким звуком сигнальной трубы – тра-та-та- та! Тра-та-та-та-та-та-та! Тру-ру-ру-ру! Ту! Ру! (К. Лагунов). Тембровую окраску звучания балалайки и виолончели передают образованные В. В. Ма­яковским звукоподражательные глаголы – тинтидликать и дундундеть.

А уж ритм и вообще рисунок барабанного боя просто сами просятся в звуко­подражания. Ср.: трам-барам-бам, трам-ба-там (Ю. Денисов); бам-бара-бам, бам-бара-бам (Н. Хайтов); трам-та-ра-рам; трам-та-та, трам-та-та (К.Лагунов); Трим-тарарам! Трум-тарарам! (А. Гайдар).

Звукоподражательные слова передают не только собственно авторское вос­приятие музыки, но и подражание ей персонажей. В этом случае звукоподра­жание играет не последнюю роль в характеристике персонажа. В рассказе Ф. Кнорре маленькая девочка Манька заинтересовалась невиданным ею преж­де предметом. «Губная гармошка дурашливо пиликнула туда назад: п-л-м, б-л-м!» – изображает рассказчик диковинку. Потом Манька уже сама пытается воспро­извести игру инструмента: «У него [немецкого солдата] гармошка есть. С дырочками, в неё дуть надо… Вот так: блым-блим!» Опосредованное персонажем звукоподражание здесь, как видим, менее точно, чем авторское, – оно и призвано передать неумелую имитацию звуков гармошки ребёнком.

Менее точны, а следовательно, и менее разнообразны подражания напевам персонажей, не воспроизводящих звучание определённых инструментов, а ис­полняющих мелодии голосом. Это в основном комбинации немногочисленных звукоподражательных слогов наподобие: тра-ля-ля, трам-там-там, пара-бар-бам и т.п. Впрочем, встречаются и довольно оригинальные звукоизображения: м-н-нн-ги-ги-ги, ммнн-ги-ги-ги – напев для укрощения змей (И. Ермаков). Понятно, что в устной речи, а тем более в специальном, артистическом исполне­нии диапазон подражания музыке и напевов несравнимо шире – от членораз­дельных, состоящих из звуков речи и потому приблизительных звукоподража­ний до имитации, т. е. точного воспроизведения музыки.

К музыке в обычном смысле этого слова близки такие звуки действительнос­ти, как колокольный звон. Русская реалистическая литература, отразившая с помощью звукоподражаний эту реалию, даёт некоторое представление о богат­стве музыкальных красок, нередко создаваемых церковными звонарями. В романе А. Антоновской «Великий Моурави» читаем: «Каждый звонарь вызвани­вал фразы своего храма. Кар… тли… я… ли…я… кар… тли… я… ли… я… – отзванивала Анчисхатская церковь». Ю. Олеша в романе «Зависть» изобража­ет колокольный звон через впечатление своего героя, тем самым передавая определённый психологический настрой персонажа: «Я слушал с балкона. – Тоя-вир-лир-ли! Том-вир-лир-ли! Том-вир-лир-ли! Томвирлирли. Некий Том Вирлирли реял в воздухе…»

Являясь, по существу, одним из средств распространения и укрепления ре­лигиозной идеологии, колокольный перезвон не мог не оказывать на слушаю­щих и определённое эстетическое воздействие. Неудивительно, что человек уже с раннего возраста, когда он так восприимчив к окружающему миру, хорошо усваивал музыку колоколен, разнообразие звуков, несшихся оттуда. «Завтра, – мечтает Никита в автобиографической повести А. Н. Толстого, – пойдём на колокольню звонить… Левой рукой в мелкие колокола – дирлинь, дирлинь, а этой рукой в большущий – бум».

В произведениях выдающихся мастеров художественного слова звукоподра­жания никогда не бывают самоцелью – они несут большую идейно-художе­ственную нагрузку. Экспрессивно изображая окружающую звуковую действи­тельность, они вместе с тем опосредованно рисуют психологический фон дей­ствия, внутренний мир героев, выполняют другие функции, ряд которых отмечен выше. При этом художественный слух писателя слышит изображаемый звук не так, как он передаётся традиционными звукоподражаниями. Особенно показательны в этом отношении изображения колокольного звона. Традицион­но он передаётся слогами: бом, бум, бам, бим, динь; ср. в рассказе М. Горько­го «Кладбище»: «– Нн-о-у, нн-о-у, – докучливо растекалось над могилами холодное пение маленького колокола». Что-то тоскливо-ноющее, вполне созвучное переживаниям персонажей рассказа, слышится здесь в звукоподражании. В другом произведении – в романе «Дело Артамоновых» – М. Горький явно противопоставляет восприятие колокольного звона повествователя-атеиста – вос­приятию религиозно-эстетствующему: «…Звонили колокола трёх церквей и при­текал пыльный, дымный рык: – р-р-р-а-а!» Сравним сентиментальное изобра­жение той же картины действительности в популярной во времена Горького песне «Вечерний звон» – с использованием иных, более благозвучных звуко­подражаний (и в ином, естественно, контексте): боммм, боммм, боммм… В романе Л. Леонова «Соть» «однообразный… взахлёбку» звон колоколов «Тим-тим! Тим-тим…» «навевает разные мысли и у тех, кто строит новую жизнь, и у тех, кто долгие годы монашества слушал» его. С. А. Есенин в поэме «Пугачёв» устами одного из персонажей – Караваева – сравнивает с помощью звукопод­ражания тили-ли-день солнце со звонким колоколом, возвещающим о чём-то.

Музыкальность вообще, в смысле ритмичности, гармоничности, тональнос­ти, окраски звука, свойственна и другим звукам действительности, изображае­мым в художественной литературе, – настолько многообразным (это и бой часов, и набатные сигналы, и звуки музыкальных игрушек, и ритмический топот, сопровождающий танец, и многое другое, не говоря о чарующих песнях птиц), что рассказать о них в небольшой статье невозможно.

В заключение, вероятно, небезынтересно будет привести для сравнения под­ражания музыке из переводных изданий. Наблюдения показывают, что пере­водчики используют два способа. Во-первых, звукоподражания переводятся на русский с языка-оригинала как обычный текст, нерусским звукоподражаниям подбираются русские эквиваленты. Во-вторых, звукоподражания транслитери­руются, т.е. русскими буквами передаётся звучание оригинала. В сборнике японских сказок «Земляника под снегом» (перевод В. Марковой) представлены оба способа. В одной из сказок изображение барабанного боя передано, несом­ненно, в переводе: бам-бам-бам, бум-бум-бум. В другой сказке то же звукоизображение предлагается в транслитерации: горо-горо-горо. Транслитериро­ванно живописуются в той же книге звуки флейты: пироро-пироро (ср. русское подражание игре на рожке – тру-ру-ру), цитры: горон-горон, тэнтэнтэн.

Подобные факты демонстрируют (а они есть не только среди «музыкальных» звукоподражаний) национальный характер звукоподражаний, причём не толь­ко традиционных, но и окказиональных, что, в свою очередь, является одним из доказательств их принадлежности языковым средствам общения. Русская художественная речь, как мы видели на примере подражаний музыке и коло­кольному звону, давно и прочно освоила это выразительнейшее средство.

Источник: Карпухин С. А. Музыка в русской художественной речи // Русский язык в школе и дома. – 2006. – № 5. – С. 1–3.

Хор Сретенского монастыря. Вечерний звон

https://www.youtube.com/watch?v=g2qKo9HJnuA

См.:

И цвет, и звук, и слово…

https://multiurok.ru/blog/i-tsviet-i-zvuk-i-slovo.html