Я и мои думы

Наира Татишвили Всем кто потерялся многолетиях посвящается…… Большой палец правой ноги успокаивал, приятно ощущать теплую плещущую вокруг воду и можно тихо поплыть на напевы «иав нана»*.  Кто ты, кого мне щемяще жаль и хочется прикоснуться к мягкости и бархатистости этого голоса, почему охватывает меня страх, при этом теплая волна обволакивает всю суть. Где начало меня, где-то, что есть я? Тревога неизведанного, непознанного - не это ли есть жизнь, в которую хочу войти, но кем? Голоса снаружи замирают, прислушиваются. Вай, ме*! Надо пошевелиться, дать о себе знать, заявить о себе громко, но как? Кто я, о чем заявить, где начало меня и, что есть я? Долина распахнула свою грудь, красные маки залили зеленую звень, желтое марево давит на голубые головки васильков, щекочет ноздри аромат цветов, смешанный с острым запахом порхающей бабочки и прыгающего в траве кузнечика. Как прекрасен смех бегущей девочки, беззаботно распахнувшей глаза, раскидав кудри теплому вкусному ветру. «Тамрико, Тамрико!»,- слышен предупреждающий мягкий голос тетушки Русудан*. Не она ли забыла о себе ради этого сокровища, не она ли заменила ей рано ушедшую мать, прикрыв своим будущим счастьем зияющую дыру в судьбе этого маленького радостного комочка жизни. «Сохранить, сохранить! Не расплескать эту данность» – стучало в висках Русудан. Непосильная ноша ответственности – сохранить нить поколения, передать в будущее, что есть суть, сдвинуть камень бесконечности, леденящего покоя мирозданья. Разве не ты мечтала о теплых мужских, сильных руках - роднике любви, приносящем покой и уверенность, дающем радость материнства. Нет, что это, почему во мне эти образа, проплывая вереницей, будят прошлое, трепетная дрожь познания охватила все тело, палец выпал изо рта, да это же все во мне, как же так? Ухватить нить жизни, но как? Лязг металла остановил раздумья, седина Кавкасиони* нависает над долиной, хребты отрогов нарезают ущелья гор, запах смолистой пихты разливается, оседая на суровые лица воинов. Им сейчас совсем не жаль смятых под латами васильков, они не ощущают боли стонущей земли, взрытой тяжелыми пиками и плоскими щитами, – Давид* ведет их, ему ведома истина, он держит нить поколений, он сохранит прошлое и создаст будущее. Всколыхнулся амниотический океан, мелкая дрожь пробежала по телу, красные блики отразились в невидящих глазах, как велика цена его данности, сколько жизней ушло, передав ему нечто важное, но что? Что неизмеримо важнее жизни, что так яростно защищали сподвижники Давида? «Даидзине швило…*»,- успокаивает голос, давший ему жизнь, придет, и твой час и ты поймешь Баграта*… С гор медленно спускалась ночь, неся прохладу и успокоение. Гелати* готовился к вечерней молитве, и суровые отточенные духом люди в длинных черных одеяниях медленно несли свое познание к общему источнику жизни – храму. Горы таили себя, ведая более, чем сказали - не каждый способен стать вечностью, не каждый может увидеть невидимое, познать неведомое, принять данное, нести дух поколений, сохранив зародыш истины… Не зрелый и слабый, несу в себе горечь и сладость меда картвелов, сумею ли собрать и накормить им последующих, примут ли от меня горечь созревшего напитка? Где цветы, с которых собирала мед познания Тамар, где ветер, сохранивший дух родных гор, проникающий в твою суть, приносящий единство твоему народу? Седые отроги гор молчат, они вскормили хевис беров*, ушедших в Лету*, кому отдана нить жизни народа, кто сможет сохранить тлеющую лампаду в храме, задуваемом всеми ветрами корысти и гордыни? У окна сидел великий меджнун* и ждал из похода свою повелительницу; тяжелые думы не мешали ему следить за извилистой дорогой, усыпанной опавшими с вершин камнями. Как убрать их с пути и расстелить широкий ковер горных цветов, услышать ее радостный, певучий ласковый голос. Почему созданная для материнства, она должна облачиться в латы и разить врагов, своей нежной грудью прикрыв всю Картли*, она подхватила знамя деда, сохранила братство народа. Дочь льва – бесстрашный, нежный львенок, познавший горечь потерь и предательства, и сильные воины плакали от бессилия у ее ног, прося снисхождения. И она прощала, прощала всех, кто смог преодолеть гордыню и мог поднять непосильную чашу картвелов – сохранить народ, окруженный жаждущими насладиться женским телом - разрушить храм, сотканный из невиданных узоров утонченной возвышенной любви, разрубить невидимые узы, связывающие материнство земли с детьми, взращенными на сказаниях Амирани*, выкорчевать корни, глубоко уходящие в кормящую их почву, отнять память предков, взрастив из младенцев воинов, уничтожающих родные жилища. Чем может он, безродный мальчик из Рустави*, помочь, в чем его предназначение - быть возле возлюбленной, охранять ее покой, воспеть невиданную красоту ее бархатистых глаз, сохранить бесконечно любимый образ в памяти многих пришедших после нас, и молиться, молиться на нее? Вай ме*! Вот и она – сотни копыт играют мелодию встречи, она – покаравшая врагов, гордо несет свое прелестное, точеное тело – прижаться бы к ней, вдохнуть запах горных долин, перемешанный с дымом костров и щекочущим запахом победы, но разве сможет он, поющий поэмы, оскорбить ее своим чувством, он достоин, воспевать, раскиданные по стальным одеяниям кудри, вдетые в стремена маленькие нежные стопы, и целовать, целовать следы, оставленные ими. Это она воплотила в себе мудрость Баграта, силу Давида и дух земли, взрастившей ее, разве может кто-либо справиться с этим потоком, устремленным в будущее, Окрик, как свист плетки, отвлек от дум, снаружи раздались плач и причитания, кто-то сетовал на тяжелую ношу, взваленную жизнью, услышав этот голос - стон, он сжался в комочек: «Зачем рождаться, так хорошо здесь в тепле, без забот, кому он сможет помочь, такой маленький и беззащитный, самому опора нужна?» - предательски шептал ему кто-то. « А разве можно вот так, вот, отмахнуться от всего, что дорого, и в предыдущем и в будущем?». «Можно! Еще как можно! Один раз живем!»  Да кто же это, так сладко убаюкивающий мое сознание, лишивший меня образов предков и надежды на будущее!? Я, я сам, и больше никто! Преодоление себя – вот ключ к разгадке неиссякаемого духа предков, они могли, и я смогу! И все мы, последующие, сможем, пока хоть один из нас есть! Нести всем, и не только картвелам, истину духа, познанного и переданного таким тяжелым путем – потерей многих, разрывом тонкой нити поколений - рождением не помнящих, закрывших душу и сердце, поедающих детей своих и внуков! Пора! Пора возродиться! Пора выходить, открыть незрячие глаза и увидеть услышанное, воплотить данное, связать истлевающую нить! Крик младенца, входящего в этот мир раздался в ночи и громко заявил о себе, пронесся по закоулкам, вырвался на простор, поднялся к вершинам Кавкасиони, нарушив покой дремлющих хевис беров!  Он пришел! * «иав-нана» - колыбельная * Вай, ме! – восклицание, удивление, сожаление, испуг. * Русудан - сестра Георгия П, отца Царицы Тамар, ХII в. * Кавкасиони - главный хребет Кавказских гор. * Давид- Строитель, прадед Тамар, ХI в. * «Даидзине швило…» усни, ребенок. * Баграт – основатель династии Багратиони VIII в. * Хевис беры – старцы гор. * Гелати – духовная академия, Х в. * Лета – река забвения * Меджнун – поклонник, служитель муз, поэт, воспевающий любимую. * Картли – Грузия, картвелы - так называют себя грузины * Амирани – грузинский эпос • Рустави – поселок, где родился, по преданию, великий грузинский философ - поэт Шота Руставели, подаривший миру « Витязя в тигровой шкуре» ( Вепхис тхаосани - носящий барсовую шкуру). ХII в.