В сияньи бледных звёзд, как в мертвенных очах — Неумолимое, холодное бесстрастье; Последний луч зари чуть брезжит в облаках, Как память о минувшем счастьи. Безмолвным сумраком полна душа моя: Ни страсти, ни любви с их сладостною мукой, — Всё замерло в груди… лишь чувство бытия Томит безжизненною скукой. | Вот всё, что помню: мосты и камни, Улыбка наглая у фонаря... И здесь забитые кем-то ставни. Дожди, безмолвие и заря. Брожу... Что будет со мной, не знаю, Но мысли, – но мысли только одни. Кукушка, грустно на ветке качаясь, Считает гостю редкому дни. И дни бессчётны. Пятнадцать, сорок. Иль бесконечность? Всё равно. Не птице серой понять, как скоро Ветхий корабль идёт на дно. | Там, где жили свиристели, Где качались тихо ели, Пролетели, улетели Стая легких времирей. Где шумели тихо ели, Где поюны крик пропели, Пролетели, улетели Стая легких времирей. В беспорядке диком теней, Где, как морок старых дней, Закружились, зазвенели Стая легких времирей. Стая легких времирей! Ты поюнна и вабна, Душу ты пьянишь, как струны, В сердце входишь, как волна! Ну же, звонкие поюны, Славу легких времирей! | Пройдя небесные ступени, Сквозь тучи устремляя бег, Ты снизошла, как дождь весенний, Размыть в душе последний снег... Но ты, мятежная, не знала, Что изможденный плугом луг Под белизною покрывала Таит следы угрюмых мук. И под весенними словами, Растаяв, спала пелена, Но, как поруганное знамя, Молчит земная тишина. И лишь в глаза твои с укором Глядит безмолвье темноты: Зачем нечаянным позором Стыдливость оскорбила ты? |