Исследовательская работа История одной любви

МОУ Тимирязевская СШ

Муниципальный этап областной краеведческой

конференции обучающихся

«Ульяновская область - край родной»

Исследовательская работа

Номинация: Литературное краеведение.

«И. А. Гончаров и Е. В. Толстая»

(История одной любви И. А. Гончарова)

Абдулалимова Ляйсан Рамисовна

Архипова Милана Сергеевна

МО «Ульяновский район»

МОУ Тимирязевская СШ

7 класс,13лет

433315, п. Тимирязевский,

ул. Школьная 3А

884 – 254 – 34 – 2 – 41

Руководитель проекта

учитель русского языка и литератур

высшей квалификационной категории

Шепталова Валентина Михайловна

2023 г.

Содержание

I. Вступление

1. И. А. Гончаров – классик русской литературы………..………. 3

II.Основная часть

1. Симбиряне гордятся своим земляком…………………….……. 3

2. «Белые пятна» в биографии И. А. Гончарова……………….… 3

3. Одна любовь великого писателя (в письмах)……………….…. 5

4. Великая сила дана женщине над мужским сердцем……….… 6

5. «Так дай Вам Бог счастливой быть с другим…»…………….… 7

6. «Обыкновенная история» и её необыкновенные герои…….... 8

7. «Я болен ею... мне стало как-то тесно на свете жить…» ………8

8. «Послегончаровская» судьба Е. В. Толстой …………….……...11

Ш. Заключение

1. «Жизнь отняла у него дорогую и светлую мечту» ……………14

IV. Литература………………………………..…………………..…16

V. Приложение……………..……………………………………….17

И. А. Гончаров – классик русской литературы

Имя выдающегося русского писателя Ивана Александровича Гонча­рова известно всему ми­ру. Наряду с произведе­ниями Достоевского и Че­хова на Западе зачитыва­ются его бессмертными романами «Обыкновен­ная история», «Обло­мов», «Обрыв», стараясь проникнуть в тайны зага­дочной русской души. А у себя на родине, в России, его еще при жизни назы­вали классиком русской литературы, продолжате­лем традиций Пушкина и Гоголя.

Симбиряне гордятся своим земляком

Гончаров родился на берегах Волги, в Симбирске, в семье купца. Здесь провел детские и юношеские годы, сюда приезжал навестить родных уже изве­стным писателем, в родном крае черпал вдохновение для работы над своими произ­ведениями. Благодаря тесной связи со свои­ми Симбирскими родственниками - бра­том, двумя сестрами, их детьми - Иван Александрович был в курсе общественной и культурной жизни родного города.

Симбиряне гордились своим знаменитым земляком. Когда в 1891 году Иван Александрович Гончаров скончался, в Симбирске сразу же задумались об увеко­вечении памяти о нем.

«Белые пятна» в биографии И. А. Гончарова

Гончаров - один из самых «скрытных» писателей. Мало, что было известно о его личной жизни, о его привязанностях. Боль­шую часть своего архива писатель в конце жизни сжег.

Многолетняя кропотливая работа созда­телей музея с архивами писателя, его руко­писями, эпистолярным наследием, настой­чивый, не прекращающийся поиск потом­ков родственников и близких И. А. Гончарова в конце концов дали свои результаты. Сначала никто и мечтать не мог о том, что через столько лет после кончины писателя удаст­ся отыскать уникальные реликвии Гончаро­ва, не известные ранее исследователям его жизни и творчества. Однако в Москве, Пе­тербурге, Нижнем Новгороде, во Франции удалось отыскать потомков старшего брата писателя, двух сестер и любимой воспитан­ницы Ивана Александровича. Долгие годы они бережно хранили все, что было связано с их знаменитым родственником: письма, книги с его автографами, личные вещи, предметы обстановки его последней кварти­ры в Петербурге, документы, картины, фо­тографии.

Красной нитью через всю экспозицию проходит тема «Гончаров и Симбирск». Действительно, влияние родного края вы­ступает в творчестве писателя во все его пе­риоды. В Александре Адуеве из «Обыкно­венной истории» мы узнаем черты молодо­го Гончарова, приехавшего из провинции в Петербург. В героях романа «Обрыв» уга­дываются Симбирские помещики Киндяко­вы. А вот учитель Козлов из того же «Обры­ва» напоминает старшего брата писателя. А Илья Ильич Обломов? Разве не Симбир­ская земля родила на свет этого загадочно­го, добрейшего человека? И разве не о род­ных волжских просторах вспоминает Гон­чаров в дальних странствиях на фрегате «Паллада»?

В день открытия музея его первые посе­тители, знатоки наследия Гончарова В. Недзвецкий, Л. Гейро и потомки воспи­танницы Гончарова - семья Резвецовых - в книге отзывов оставили такую запись: «Дело огромного культурного и литератур­ного значения - создание на родине Гонча­рова его дома - наконец-то нашло свое во­площение. Нет сомнения, что музей станет местом паломничества читателей, почитате­лей и исследователей жизни и творчества писателя, центром пропаганды и дальней­шего изучения его наследия. Нет сомнения и в том, что экспозиция музея и его экспона­ты будут обогащаться и множиться. Этому теперь есть хорошая основа».

Личность Ивана Гончарова была и всегда будет загадкой для всех, к ней прикасающихся. Как никто из рус­ских писателей XIX века, уже почув­ствовавших некоторый вкус к быс­трому достижению известности, Гон­чаров охранял свою личную жизнь и проявлял непоколебимое уважение к тайне чужой жизни и личности. Он не хотел громкой известности при жиз­ни. Не хотел ее и после своей смерти. Вот почему нет ничего удивительного в том, что его биография полна для нас "белых пятен".

Естественно, что в первую очередь это относится к его отношениям с женщинами. Марфенька и Вера в "Обрыве", Ольга Ильинская и Ага­фья Пшеницына в "Обломове", да и многие другие героини романиста, несомненно, имеют реальные корни в жизни самого автора. Кто эти жен­щины? Некоторые из них известны. О многих мы не слышали никогда, о других - почти ничего не знаем.

В центре каждого Гончаровского романа - настоящая любовная и лич­ностная драма, тончайшая психологическая игра участников этой драмы. Не с чужих ли слов писал Гончаров человеческие страсти?... В одном из писем своему близкому другу Анатолию Федоровичу Копи он приз­нается: "...поклонник, по художес­твенной природе своей, всякой красо­ты, особенно женской, я пережил несколько таких драм и выходил из них, правда, "небритый, бледный и худой", победителем, благодаря своей наблюдательности, остроумию, ана­лизу и юмору. Корчась в судорогах страсти, я не мог в то же время не замечать, как это все, вместе взятое, глупо и комично... Это вовсе не лю­бовь, которая (то есть не страсть, а истинно доброе чувство) так же тиха и прекрасна, как дружба".

Одна любовь великого писателя (в письмах)

Одной из самых сильных, глубоко потрясших его драм была любовь к Елизавете Толстой. Интересно не толь­ко само по себе чувство Гончарова к этой необыкновенно миловидной, кра­сивой и одухотворенной женщине. Все дело в том, что именно Елизавета Толстая является прототипом Ольги Ильинской в романе "Обломов". Каж­дое слово в письмах писателя к ней, каждое пророненное ею в ответ слово - многое могут прояснить в Гончаровском шедевре.

Если нам что-нибудь и известно о Елизавете Толстой, то только благо­даря тому, что она не прислушалась к просьбе писателя: уничтожить его пись­ма. Напротив, она их бережно сох­ранила и передала как особую цен­ность по наследству.

Опубликован­ные в 1913 году известным филологом П.Н.Сакулиным, они ярко рисуют от­ношения романиста и совсем еще мо­лодой женщины. Тридцать два письма Гончарова выстраиваются в корот­кий, но ярко вспыхнувший роман, исполненный зрелой страсти, духов­ных и душевных уповании, надежд и... сознания собственного бессилия...

Этот роман лишь условно можно назвать романом как таковым, ибо Гончаров сгорел в костре страсти один... Судя по письмам Ивана Алек­сандровича, на которые он получал в ответ лишь иногда редкие и скупые слова, обозначенные легкомысленным юным тщеславием, характер Елизаве­ты Васильевны, привыкшей к пок­лонению, не был гармоничным. Ка­кое-то странное противоречие было в нем. Может быть, нечто похожее мы видим в Ольге Ильинской, которая, казалось бы, куда как высоко стоит по сравнению с Агафьей Пшеницыной, женщиной слишком простой и нео­духотворенной, - а вот христианского долга, о котором она столь много говорит в романе Илье Обломову, так и не выполнила, не спасла его душу, уступив ее бог весть каким силам... В Ольге доминирует тщеславие молодой женщины, способной оживить уже немолодого мужчину, вдохнуть в него жизнь. Эта способность, неожиданно явившаяся для нее самой, поражает ее воображение, вызывает прилив сил, желание поиграть этой страшной для мужчины силой. Но способность не воплощается в великом деле спасения души. Драма романа любовного в "Обломове" именно в этом: созидатель­ная сила, не сознав своего долга, отступила - и стала разрушительной.

То же было и в жизни Гончарова. Елизавета Толстая была младше его на пятнадцать лет. Ей нравилось, конечно, что большой, получивший известность в России писатель, словно юноша, весь поглощен чувством к ней. В одном из писем она писала Ивану Александровичу: "Можно гордиться дружбою такого чело­века..." Дружбою... и только. Письма Гончарова поражают силой и полнотой чувства. Он говорит о "магнетизме глаз", "вибрации голоса" - обо всем, "чем Вы так могущественно на меня действуете". В другом письме снова: "Сияющий умом и добротой взгляд… мягкость линий, так гармонически сливающихся в волшеб­ных красках румянца, белизны лица и блеска глаз". Как это благоговейное чув­ство к изящному, грациозному, "артис­тическому созданию", должно быть, на­поминало в жизни Илью Обломова с его наивно-детским восхищением красотой Ольги Ильинской! Помните волшебные строки, ту сильнейшую в своей почти детской наивности влюбленность, кото­рой нет аналога в русской классике: "Боже мой, какая она хорошенькая! Бы­вают же такие на свете! - думал он, глядя на пес почти испуганными глазами.

- Эта белизна, эти глаза, где как в пустыне, томно и вместе блестит что-то, душа, должно быть! Улыбку можно читать, как кишу: за улыбкой эти зубы и вся голо­ва... как она нежно покоится на плечах, точно зыблется, как цветок, дышит аро­матом... Боже мой, какое счастье смот­реть на нее! Даже дышать тяжело". Это "счастье смотреть на неё" постоянно ощущается в гончаровских письмах.

Великая сила дана женщине над мужским сердцем

Но, как и в романе, красота иронии лишь внешняя сторона дела. В любви Гончарова присутствовал, несомненно, высокий христианский, почти недосягае­мый по высоте запросов мотив - спасения души. Иван Александрович, лишь окружающим казавшийся благополучным человеком, а внутренне ощущавший себя созданием погибающим, ждал от своей любви нравственного потрясения, пробуж­дения... Значит, было в Елизавете Ва­сильевне нечто и кроме кокетства и лег­комыслия? Он пишет Толстой о себе и о ней в третьем лице: "Я часто благослов­ляю судьбу, что встретил ее: Я стал лучше, кажется, по крайней мере с тех пор, как знаю ее, я не уличал себя ни в одном промахе против совести, даже ни в одном нечистом чувстве: мне все чудит­ся, что ее кроткий карий взгляд везде следит за мной, я чувствую над своей совестью и волей постоянный невиди­мый контроль". В устах Гончарова это звучит более чем серьезно. Да, здесь поистине задача полного обновления жизни...

А что же героиня? По силам ли ей взвалить на себя такую тяжкую ношу? Да еще при ее молодости? Обратимся снова к роману: "И все это чудо сделает она, такая робкая, молчаливая, кото­рой до сих пор никто не слушался, которая еще не начала жить! Она - виновница такого превращения!".

Великая сила дана женщине над мужским сердцем. Тем величес­твеннее ее нравственная задача: спасти душу, обновить в человеке жизнь. За­дача тяжелая, ее не выполнить, опира­ясь лишь на женское тщеславие и само­любие. Нужно еще любить другого че­ловека, причем, не только как муж­чину, но и как душу христианскую. Ольга Ильинская не «нравилась, хотя и размышляла над этой задачей: "Жизнь - долг, обязанность, следовательно, лю­бовь - тоже долг: мне как будто Бог послал ее, - досказала она, подняв глаза к небу, - и велел любить".

Елизавета Толстая и не ставила пе­ред собой такой задачи. Елизавета Толстая светила Гончарову отраженным светом его соб­ственных надежд и упований. Он хотел видеть в ней то, чем она не являлась и что ей было не по силам.

Илья Обломов лишь на миг единый воскрес и обновился, а потом впал снова в сон и апатию. Как это похоже на то, что было у самого автора с Елизаветой Толстой! "Чувствую, однако ж, что апатия и тяжесть возвращаются понем­ногу ко мне, а Вы было своим умом и старой дружбой расшевелили во мне болтливость". Он хотел сказать не "бол­тливость", а "надежды", "чувство"! Но неудобно уже и поздно признаваться в этом, когда держишь в руках ее дневник - с признанием в любви к другому! Но и в другом, более позднем письме, все равно - признание: "При Вас у меня были какие-то крылья, которые отпали теперь".

«Так дай Вам Бог счастливой быть с другим…»

Читая его письма к ней, не можешь порою удержаться от чувства жалости к нему - настолько он был одинок в этой своей любви, настолько порою она кажется недостойною этой любви. Но нее, конечно, сложнее и проще. Уже зная почти наверняка, что она выйдет замуж за другого (не сразу открыла ему это Елизавета Васильевна, при­дав его мучениям продолжительность), он в одном из писем вдруг об­наруживает, как далеко он сам зашел в этой любви к ней, обнаруживает без привычной осторожности, без недомол­вок, без ложного самолюбия. Сила его любви простирается до смертного по­рога: "Прощайте же... не теперь, од­нако ж, а когда будете; выходить замуж, или перед смертью моей или Вашей... А теперь прощайте... до следующего письма, мой чудесный друг, моя милая, умная, добрая, об­ворожительная... Лиза!!! вдруг сор­валось с языка. Я с ужасом ог­лядываюсь, нет ли кого кругом, и почтительно прибавляю: прощайте, Елизавета Васильевна: Бог да благос­ловит Вас счастьем, какого Вы зас­луживаете. Я в умилении сердца бла­годарю Вас за Вашу дружбу..."

Это уже прямо по Пушкину, ис­креннее, от сердца идущее пожела­ние: "Дай Вам Бог счастливой быть с другим..." И оказалось не просто сло­вами, ибо все так и исполнится по слову Ивана Гончарова. Когда над будущностью Елизаветы Васильевны нависнут тучи и нужно будет прео­долеть церковные установления для разрешения её брака с тем самым соперником, о котором столько напи­сано было в ее дневнике (а это был двоюродный брат Толстой - Алек­сандр Илларионович Мусин-Пушкин), именно Гончаров поможет молодым влюбленным.

«Обыкновенная история» и её необыкновенные герои

Историю любви Гонча­рова к Елизавете Тол­стой поклонники и ис­следователи творчества писателя узнали в конце 1913 года, когда в двух последних номерах жур­нала «Голос минувшего» были опубликованы 32 письма Гончарова к Ели­завете Васильевне и две главы романа «Роиг и contre». В ответ от Ели­заветы Васильевны Гон­чаров получил несколь­ко, по его словам, «го­меопатических» писем, но они не сохранились — по всей видимости, сго­рели, когда писатель в конце 1880-х годов унич­тожил значительную часть своего архива.

Пожалуй, не найдется ни одного биографа Гончарова или исследователя его творчества, который бы не анализировал романтическую и трагическую любовь писателя к Елизавете Васильевне Толстой. Поиски ее портрета велись давно, но найден он был совершенно случайно. В 1996 году в Ульяновск, на родину предков, приехала из Франции В.Жобер, потомок семьи Толстых. Она рассказала, что ее бабушка, внучатая племянница Е.В.Толстой, купила портрет в антикварном магазине на Арбате в 1950-е годы. С тех пор он хранится как семейная реликвия. Музею Гончарова было дано право сделать копию с этого портрета. И вот, 26 сентября 1997 года, в канун очередной годовщины со дня смерти И. А. Гончарова, в день памяти писателя, все желающие могли увидеть живописную копию с портрета Елизаветы Васильевны, в замужестве Мусиной-Пушкиной, работы Николая Аполлоновича Майкова. Копию выполнил Ульяновский художник Борис Клевогин.

Историю любви Гонча­рова к Е.В.Толстой мож­но было бы назвать «обыкновенной истори­ей», если бы не ее не­обыкновенные герои. С одной стороны — знаменитый писатель, обладающий глубоким, самобытным умом, вла­деющий мастерством тонкого психологическо­го анализа, с другой сто­роны — незаурядная, «особенная», по словам Гончарова, женщина.

«Я болен ею... мне стало как-то тесно на свете жить…»

Елизавета Васильевна происходила из старин­ной дворянской семьи. Ее мать Варвара Алек­сандровна, урожденная Мусина-Пушкина, при­надлежала к одной из ветвей знаменитого яро­славского рода. Отец Елизаветы, Василий Александрович Толстой, был внесен в родослов­ные книги Симбирской губернии, где владел по­местьями. Видимо, семья Тол­стых некоторое время жила в Москве. В своих воспоминаниях Д.В.Гри­горович, учившийся с братом Толстой в инже­нерном училище, назы­вает Варвару Александ­ровну «московской ба­рыней».

Гончаров впервые встре­тил Елизавету Васильевну молоденькой шестнадца­тилетней девушкой в 1842-1843 годах, когда она с матерью проездом на купания в Финляндию ос­тановилась в Петербурге. Они бывали в доме Майко­вых, старых знакомых Толстых, где еще с конца 30-х годов Гончаров давал уроки сыновьям Майко­вым Валерьяну и Аполло­ну и считался своим чело­веком в доме. В альбоме Толстой наряду с другими Иван Александрович сде­лал любезную светскую запись: «...Что сказать мне? И чем же? Прозой!.. Позвольте же мне этим языком выразить - и со­жаление о Вашем удале­нии от нас, и благодар­ность за дорогие минуты Вашего пребывания здесь, и желание Вам светлой и безмятежной будущности. Февраль 1843 г.» Подписал это по­желание Гончаров про­звищем, данным ему в кружке Майковых «Де-Лень».

После смерти отца в 1843 году Елизавета Васи­льевна с семьей переехала в Симбирское имение.

Проходит двенадцать лет. Гончаров уже извест­ный писатель, автор «Обыкновенной исто­рии», только что вернул­ся из плавания на фрега­те «Паллада» и готовил к печати свои путевые за­писки. В то же время его творческие думы заняты «Обломовым». Гончарову уже 43 года, он чувствует себя отяжелевшим, «му­чительная сторона страс­ти» кажется ему чем-то «уже давно угасшим и за­бытым»...

И вот осенью 1855 года в Петербурге и в жизни Гончарова снова появля­ется Елизавета Васильев­на Толстая. Ей теперь 28 лет, но она еще не заму­жем. Красота и ум Елиза­веты приковывают к ней взоры всех, с кем она встречается. Но Гончаров становится самым неж­ным и внимательным по­клонником красавицы. Пока Елизавета Васильев­на жила в Петербурге, Гончаров писал ей неболь­шие записки. Сначала пе­ред нами преданный друг, который любовно испол­няет всевозможные пору­чения красавицы — добы­вает билеты в оперу и те­атр, дает литературные новинки, носит в починку перчатки и кольцо — и многое другое. Гончаров долго предпочитает гово­рить о дружбе, дружбе це­ломудренной и святой, как «просвира». Но чувст­вуется, что одной «святой просвирой» ему не удо­вольствоваться: «Так есть ее — суха, с супом — не­прилично, на утро к чаю она засохнет, а между тем она святая!»

Все чаще перед словом «дружба» появляется мно­гозначительное многото­чие (11 октября 1855 г.), «дружба» явно становит­ся псевдонимом любви. Ему кажется, что в «осле­пительно прекрасном друге» сочетались все до­стоинства: она создана «гармонически-прекрас­но, наружно и внутренно», ее взгляд сияет «умом и добротой», в ли­це — «мягкость линий, так гармонически слива­ющихся в волшебных красках румянца, белиз­ны лица и блеска глаз». Он не знает, чему более удивляться — ее чарую­щей красоте, ее доброму сердцу или, наконец, «тонкому, нежному, жен­скому» уму. «Прекраснее Вас нет женщины в мире, следовательно, нет нигде: в небесах, конечно, есть, но не женщины, а херу­вимы и серафимы», — писал он 20 февраля 1856 года.

Передо мной, призна­ется Гончаров 3 ноября 1855 года, «идеал жен­щины», и «этот идеал владеет мной так сильно, я в слепоте».

Отъезд Елизаветы Ва­сильевны в Москву 18 ок­тября 1855 года обостря­ет чувства Гончарова. Он посылает ей не только письма, но и две главы романа «Роur и contre» - « За и против ».

В «Роur и contre» два героя: «автор» и его «луч­ший друг», влюбленные в героиню, то есть в Е.В.Толстую. Это порази­тельное по искренности и накалу чувств произведе­ние о любви. Если бы «ге­роиня» увлеклась им, мечтает «лучший друг», то он «наслаждался бы ея увлечением, не употреб­ляя его во зло, и раскви­тался бы потом за него всею своею жизнью». «Я болен ею... мне стало как-то тесно на свете жить; то кажется, что я стою в страшной темноте, на краю пропасти, кругом туман, то вдруг озарит меня свет и блеск ея глаз и лица — и я будто подни­мусь до облаков».

В этой «исповеди», по выражению самого авто­ра, он подверг тщатель­ному анализу и себя, и Елизавету Васильевну, стараясь выяснить само­му себе, какой смысл имело бы продолжение переписки с нею. Приме­ряя себя в качестве ее же­ниха и мужа, Гончаров видит два выхода для се­бя: «или забвение им ге­роини или ее горячее уча­стие». Окончательное ре­шение вопроса он предо­ставляет Толстой. На­сколько можно судить по письмам Гончарова, Ели­завета Васильевна даль­ше дружбы не шла. Гово­ря словами писателя, она питала к нему «дружбу какую-то, так, чувство вроде самого пресного тес­та, без всякой закваски, без брожения». А когда в «Роur и contre» он обна­ружил перед нею всю глу­бину и силу своего чувст­ва, «весь беспорядок ду­ши», ее «волнения и ха­ос», когда он поставил ее в необходимость давать решительный ответ, она замолчала, «замкнув­шись в своем непотрясаемом спокойствии», как выразился Гончаров в письме от 28 декабря 1855 года. «Пятимесяч­ное, изредка и неохотно прерываемое молчание» Елизаветы Васильевны отняло у Гончарова вся­кую надежду. 31 декабря 1855 года он с болью в сердце писал: «Лучшего моего друга уж больше нет, он не существует, он пропал, испарился, рассыпался прахом. Остаюсь один я, с своей апатией, кому». В «Роur и contre» Гончаров рассказывает историю создания порт­рета Толстой. Накануне отъезда в Москву Елиза­вета Васильевна вместе с Николаем Аполлоновичем Майковым посетила фотомастерскую Левиц­кого, где было сделано несколько ее снимков. Позу для одной из фото­графий задал Майков. Он хотел в отсутствие Тол­стой, по памяти, но с по­мощью этой фотографии писать ее портрет. Гонча­ров зашел узнать, готовы ли снимки. В мастерской узнал, что фотографию, определенную Майко­вым, невозможно расти­ражировать, так как подмастерье нечаянно уничтожил негатив. Ос­тался один-единствен­ный оттиск. Это очень впечатлило Гончарова, и он взял себе этот снимок. «Этого ни у кого не бу­дет, — писал он в «Роur и contre», — а те она разда­рит другим ».

После настойчивых просьб художника Гонча­ров дает ему фотографию для работы над портре­том, но с условием по окончании работы сразу же вернуть. Фотография в рамочке стояла на столе писателя. Она не сохра­нилась, наверное, погиб­ла вместе с письмами Толстой. Живописный портрет был подарен Майковым Е.В.Толстой.

Известно, что Гончаров и Толстая встречались и ранее "рокового" 1855 года. Предположительно, это случи­лось накануне 1843 года в семье ака­демика живописи Николая Аполлоновича Майкова, где Иван Александрович праздновал Новый год. Потом их дорога надолго разошлись. До 1855 года. За это время Гончаров стал известным писателем, автором "Обыкновенной истории", поднялся по служебной лестнице, объездил весь мир на фрегате "Паллада", был в Европе:, Африке, Индии, Китае, Япо­нии... Гадостным, полным надежд и планов было его возвращение из Кругосветного плавания. Он помоло­дел, поздоровел, многое понял в мире и о себе самом. Жить хотелось! Здесь-то и подстерегала его судьба. В авгус­те 1885 года он снова встретил у Майковых свою полузабытую знако­мую. В эти месяцы, первые после возвращения домой, в Россию, все казалось сказкой, все казалось воз­можным. Особенно любовь. Неужели он, цветущий, не старый еще муж­чина сорока трех лет, знаменитый писатель, а теперь еще и путешес­твенник, не может рассчитывать на внимание молодой прекрасной жен­щины? Ему казалось, что - да... Он без раздумий, еще в чаду первых ласковых встреч с милыми сердцу друзьями и знакомыми, причислил себя к многочисленным почитателям юной женщины... Но к концу 1855 года Иван Александрович уже не пи­тал никаких иллюзий относительно возможностей своего успеха: дело было проиграно без остатка.

«Послегончаровская» судьба Е. В. Толстой

Долгое время облик Елизаветы Васильевны складывался только по письмам Гончарова. От­давая должное восхище­нию писателя, его био­графы в выборе Елизаве­ты Васильевны видели нежелание нарушить со­словные предрассудки, неспособность ответить на страстное чувство. «Послегончаровская» се­мейная жизнь Е.В.Тол­стой была практически неизвестна историкам.

Немногие архивные материалы о Елизавете Васильевне, которые на­шли сотрудники музея И.А.Гончарова, письма и воспоминания ее родст­венников, найденные в последние годы, расши­ряют представление о Елизавете Васильевне как о личности.

Жизнь Елизаветы Васи­льевны сложилась нелег­ко, но несмотря на труд­ности и потери, она на­полнена любовью, терпе­нием, заботой о близких.

Муж Толстой, которого она любила с юности, был душевнобольным челове­ком. Он умер в сентябре 1865 года от тяжелой де­прессии.

У Елизаветы Васильев­ны было трое детей — Се­мен, Георгий, Надежда.

Дочь умерла совсем юной. Е.В.Толстая при­ложила все усилия, что­бы воспитать сыновей об­разованными, достойны­ми, интеллигентными людьми. Материальное положение семьи скла­дывалось трудно, и Ели­завета Васильевна, пре­зрев сословные предрас­судки, поступила на службу. С 1868 года она занимает должность на­чальницы Керченского Кушниковского институ­та благородных девиц. По сути дела, сбылось шутливое предсказание Гончарова в письме в ней: «Теперь я больше люблю классных дам, и то не на­стоящих, а будущих».

Для женщины, кото­рая и по рождению, и по мужу принадлежала к старинным дворянским родам, это был довольно смелый шаг. Жена ху­дожника, Евгения Пет­ровна Майкова, поддер­живая Елизавету Василь­евну, писала: «Очень ра­да, голубушка, что Вы, наконец, попривыкли к вашей работе и что Вас так любят и в институте дети, равно и родители их, а что касается до всей массы окружающей Вас, понятно, что все новое им не нравится, не скоро ведь рухнет старая рути­на, которая вошла в плоть и кровь русского человека, придется еще долго бороться, покуда поймут прогресс цивили­зации вообще, особенно мы, т.е. мне подобные старухи».

Гончаров знал о трудно­стях в жизни некогда го­рячо любимой им женщи­ны. Елизавета Васильевна часто бывала в Петербур­ге, где учился ее старший сын Семен, у них были об­щие знакомые.

В 1877 году Елизавета Васильевна умерла. Судьба ее сыновей Семе­на и Григория сложилась трагично. По наследству они получили два име­ния — деревню Часково в Ярославской губернии и село Золино в Симбир­ской губернии, которые поделили между собой. Семен Александрович обосновался в Ярослав­ской губернии. Он полу­чил прекрасное образова­ние в Петербурге, а затем служил в земстве в Мологе. Интересы Семена Александровича не огра­ничивались службой. Он собирал материалы по ис­тории революционного движения в России, рабо­тал над биографическим словарем декабристов. Мусин-Пушкин был стра­стным поклонником Пушкина, его пушкин­ская коллекция счита­лась одной из самых зна­чительных в России. Се­мен Александрович унас­ледовал архив матери и частично разобрал его. У него было двое детей — Ольга и Лев, который умер в детстве.

Григорий Александро­вич жил в селе Золино Симбирской губернии до­вольно замкнуто. Как вспоминают родственни­ки Мусиных-Пушкиных, он был заядлым охотни­ком. Григорий Александ­рович имел пятерых сы­новей — Бориса, Всеволо­да, Александра, Михаи­ла, Льва.

Семен Александрович и Григорий Александро­вич Мусины-Пушкины, к сожалению, унаследова­ли тяжелый недуг отца. Григорий Александрович в припадке болезни заст­релился в 1901 году.

Жизнь Семена Алек­сандровича тоже оборва­лась трагически. Его не­справедливо обвинили в растрате казенных денег, началось следствие. Это осложнило душевное со­стояние Мусина-Пушки­на, и 21 августа 1907 года он застрелился. В некро­логе, опубликованном в журнале «Исторический вестник», говорится, что ошибка объяснилась, и невиновность Мусина-Пушкина была доказана. Вдова Мусина-Пушкина, Варвара Спиридоновна, осталась практически без всяких средств к сущест­вованию. Она вынуждена была продать большую библиотеку мужа, а затем стала хлопотать о прода­же его коллекций.

В это время судьба Варвары Спиридоновны и ее дочери Ольги Семе­новны Покровской ока­залась тесно связанной с Симбирской губернией. Они поселились у Сим­бирских родственников в селе Золино. В 1913 году Ольга Покровская за 300 рублей продала журналу «Голос минувшего» пра­во публикации писем Гончарова к Елизавете Васильевне Толстой и черно-белой репродук­ции ее портрета.

Исторические события разбросали внуков Елиза­веты Васильевны. Судьба многих из них неизвест­на. Только о двух — Все­володе и Александре — имеются некоторые све­дения. Они жили в Моск­ве, Всеволод Григорье­вич — в доме № 3 по Кривоникольскому переул­ку, Александр Григорье­вич — в Петровско-Разу­мовском. Они были свя­заны с театром. Всеволод Григорьевич под псевдо­нимом Пушмин писал небольшие пьесы на зло­бу дня. Александр Гри­горьевич под псевдони­мом Часков служил ар­тистом в областном По­казательном крестьян­ском театре. По-видимо­му, у одного из них хра­нился портрет бабушки, пока не попал в комисси­онный магазин...

Каков он, Александр Илларионович Мусин-Пуш­кин, который занял место Гончарова в сердце Елизаветы Толстой? К сожалению, о нем почти ничего не известно. Но то, что известно, несколько будоражит воображение. Родился он в 1831 году. То есть был на четыре года младше своей кузины и жены и на девятнадцать лет младше Ивана Гончарова. В 1992 году извес­тная исследовательница творчества Гончарова О. А. Демиховская впервые опубликовала фотографию Алексан­дра Илларионовича. С фотографии на нас смотрит молодой, красивой и благородной внешности, человек с нес­колько "азиатскими" припухлостями вокруг глаз. Высокий, спокойный лоб, несколько изнеженная и барственная грация. Порода, усы - имеют европей­ский вид. Во всей позе: грациозная непринужденность. Heт, недаром Иван Александрович Гончаров (в порыве ревности, конечно) позволил себе за­мечание о нем, когда Толстая дала ему прочесть свой дневник, где глав­ным героем был ОН: "Вы все об­ращаетесь к внешней его стороне, едва вскользь упоминая об уме, душе, а то всё "красивая поза", "опер­шись на руку - да тут же непременно и конь". Я все думал, "что у Вас это должно быть полнее". Впрочем, это еще не дает нам повода плохо судить о внутренних качествах Александра Илларионовича. Вполне может быть, что со столь импозантной внешностью он соединял и незаурядные душевные, и другие качества. Во всяком случае, пока об этом ничего не известно. Но уверены, что вскоре можно будет знать важные подробности о его личности и жизни. Уже сейчас можно сказать, что Александр Илларионович был военным - в чине ротмистра. То есть он был офицером кавалерии, - и вот откуда тот "конь", которого так рев­ниво подметил Гончаров в дневнике Лизы Толстой! Если учесть, что ее брат Александр Васильевич тоже был военным, можно сказать, что в роду Толстых военная служба была делом традиционным и почетным и что Лиза была воспитана в такой семье, где к военным могли питать слабость.

«Жизнь отняла у него дорогую и светлую мечту»

Осенью 1856 года Е.В.Толстая стала невес­той своего двоюродного брата по линии матери, ярославского помещика Александра Илларионо­вича Мусина-Пушкина.

Еще 30 октября 1856 года Гончаров отвечал же­ниху Толстой: «Вот порт­рет Елизаветы Васильев­ны, который я взял у Ле­вицкого уже после ее отъ­езда. Извините, милости­вый государь Александр Илларионович, что я не предложил Вам другого портрета, сделанного Ле­вицким же, по указанию Николая Аполлоновича: кроме сходства с оригина­лом, он представляет еще идеал общей женской красоты; так искусно Ни­колай Аполлонович уло­вил самую поэтическую сторону этой красоты. Ес­ли Вы позволите, я сохра­ню этот портрет у себя и буду поклоняться ему ар­тистически».

В последнем письме к Толстой Гончаров напи­сал: «...Когда мне случа­ется отрезвляться от пус­той суеты и материализ­ма, когда толщина (не физическая: я иногда толстею и умом и духом) проходит, когда я тоньше понимаю и чувствую, когда пробуждается по­требность к эстетическим наслаждениям, Вы тот­час являетесь в памяти и четырех месяцев отсутст­вия Вашего как не быва­ло. Не влюблен же я в Вас: сохрани Боже, стыд какой! «Ну, любите», — скажут мне: без всякого сомнения. Да кто ж Вас не любит? Это Ваша не­отъемлемая заслуга».

В январе 1857 г. Елиза­вета Васильевна Толстая вышла замуж за своего ку­зена Александра Илларио­новича Мусина-Пушкина. Это счастливое для них дво­их событие стало роковым ударом для третьего - вели­кого русского писателя Ивана Александровича Гончарова. Елизавета Толстая была едва ли не самой сильной и трудно пережитой любовью ав­тора "Обломова".

25 января 1857 года Елизавета Васильевна Толстая и Александр Ил­ларионович Мусин-Пуш­кин обвенчались. Гонча­ров пережил трагедию, жизнь отняла у него доро­гую и светлую мечту. Как бы предчувствуя печаль­ную разлуку, еще 25 ок­тября 1855 года он писал о себе (в третьем лице): «Того участия, которого ему недоставало в жизни, он уж не найдет и ему предстоит одинокая и пе­чальная старость».

В статье, предваряю­щей публикацию писем Гончарова Е. В. Толстой, историк литературы П. Н. Сакулин провел па­раллель между романом, который переживал в ду­ше писатель, и романом «Обломов». «Обломов» был задуман давно, но вновь автор принялся за него по возвращении из путешествия. Благо и ус­ловия для писания рома­на были благоприятные. «Роман, - говорит Гонча­ров в письме от 31 декабря 1855 года, - требует бла­гоприятных, почти счаст­ливых обстоятельств, по­тому что фантазия, учас­тие которой неизбежно в романе, как в поэтичес­ком произведении, похо­жа на цветок: он распус­кается и благоухает под солнечными лучами, и она развертывается от лу­чей... фортуны». Осенью

1855 года жизнь улыба­лась Гончарову, у него бы­ло ясное, приподнятое на­строение, и работа спори­лась. К декабрю 1855 года первая часть была почти закончена: «Поправить бы немного, да прибавить главы две, так первая часть и готова», - сооб­щает он Елизавете Васи­льевне 1 декабря и напо­минает ей об обещании снова приехать в Петер­бург хоть на неделю, что­бы дослушать написан­ные после нее главы рома­на. Когда понизилось на­строение писателя, роман застопорился.

Но Гончаров сдержал слово, данное Елизавете Васильевне в письме от 25 октября 1855 года: «...Во имя Ваше...» завер­шить роман «Обломов» через полтора года. Сле­довательно, «Обломов» не только по мере писа­ния прочитывался Елиза­вете Васильевне, но и тво­рился во имя ее, и закон­чен был практически че­рез полтора года - летом 1857 года.

В этот год писатель по совету врача поехал ле­читься на воды в Мариенбад, где и дописал «Обломова». В первой части ро­мана рядом с Обломовым еще нет никакой героини. Ольга Ильинская появля­ется только со второй час­ти. Начиная с П.Н.Сакулина, многие исследовате­ли считают, что образ Елизаветы Васильевны, сохраненный «памятью сердца», помог Гончарову рисовать другой, художе­ственный образ - образ Ольги Ильинской. «Пере­житое им самим счастье любви, - писал Сакулин, - светлыми блика­ми падало на листы его романа и живыми крас­ками расцвечивало пси­хологию его героя».

Пара Елизавета Толстая и Иван Гончаров смотрелась очень банально: мо­лодая красавица, отдающая предпоч­тение молодому графу-офицеру перед чиновником на пятом десятке лет. Ничего удивительного. Удивительное и необычное было в другом. Этот чиновник был великим русским писа­телем…

Литература

1. Айхенвальд Ю. И. «Гончаров и его Обломов»

2. Дружинин А. В. «Обломов»

3. Шулятинов В. М. «Праведник живого дела» (Памяти А.И.Гончарова)

4. Анненский И. Б. «Гончаров и его Обломов»

5. П. Н. Сакулин «И.А. Гончаров».

6. О. Димиховская «Неизвестная повесть И.А.Гончарова «Немфидора Ивановна»» М., 1984

7. А. Н. Блохинцев «Страна Гончарова»

8. М. Жданова «Музей на Большой Саратовской»

9. В. Мельник «Загадки Елизаветы Толстой»

10. Т. Мельник «Одна любовь И.А.Гончарова» Журнал «Мономах» 1996 г. № 5

11. А. Лобкарёва «Свет и блеск её глаз». Альманах «Памятники Отечества»

12. А. Молнар «Поэтика романов И.А.Гончарова» М.,1971г.

13. Ю. Лощиц «Гончаров» (Ж.З.Л.)

ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ГОНЧАРОВ

Приложение

Дом Гончарова сегодня

Личные вещи И.А.Гончарова

Елизавета Васильевна Толстая

Вечер памяти И.А.Гончарова в торжественном зале областной библиотеки Справа — копия-портрет возлюбленной писателя Е.В.Толстой

22