- Все, журналист, уходи. Не хочу больше с тобой говорить. Ты из другого мира…

Этого человека, у которого нет ни дома, ни родственников ни документов, в Феодосии знают многие. Большую часть времени он проводит на ступенях одного из храмов в центре города. Сегодня ему повезло: кто-то дал ему пирожок… Некоторые подают ему милостыню, другие брезгливо отворачиваются. Он один из тех, кого в народе называют простым словом – бомж. - Как ты можешь говорить о них и интересоваться их судьбой? – обронила недавно моя знакомая в разговоре, - ведь они не люди. Сами бомжи утверждают, что они люди – люди из другого мира…

Люди из другого мира Анечку похоронили в самом глухом углу кладбища. В могильный холм кладбищенские рабочие воткнули табличку с номером захоронения, вместо имени. Никто не оплакивал её уход из этого мира. Потому что некому: свою единственную дочь Анечка задушила в день родов пуповиной - обернула вокруг тоненькой шейки новорожденной, и затянула. Муж застал ее на месте преступления и проклял. Пока Анечка отбывала срок «на зоне», ее мать умерла от горя и стыда. На Аничкиной могиле не было цветов, нет и не будет памятника, потому что ее похоронили как «…предположительно, 45-50-летнюю женщину, безродную. Зовут Анечка…». А попросту – как бомжа. Анечке было 42 года…

«Анечке подфартило – подохла…» Я познакомился с Анечкой давненько - в конце января 2007 года в горбольнице №1. Ее привезли туда совсем закоченевшую от мороза. Как и все городские бомжи, она жила «со стеклотары», собирала объедки в мусорных баках, там же «вылавливала» одежду. Летом жила и ночевала тут же, возле «своих» мусорных баков. Зимой перебиралась в склеп на старое городское кладбище – «там теплее спать и не лапает никто». После нашего «знакомства», я часто встречал её в аллейке на скамейке, что у Центрального рынка. Здесь она и жила, когда тепло, и «зарабатывала сексом» на водку, сигареты, еду. - Ночую в склепе, а если переберу и отрублюсь, то прямо здесь, - рассказывала мне Анечка. – Хорошо когда пригласят к кому на квартиру. Но туда стараюсь не ходить – мужики пристают, а то и насилуют. Когда сильно холодно – иду, терплю. А то раз уж чуть не замёрзла. Врачи дурные, спасли, - лучше бы не спасали… А потом она исчезла: ни летом ни осенью я её не видел. И вот на днях знакомый бомж сказал мне: - Во, Александр, слыхал, как Анечке-то подфартило – подохла. А меня Господь почему-то не прибирает. Видать не искупил я вину-то свою. Бомжа зовут Максим. Я познакомился с ним в канун Нового 2005 года, когда по заданию редактора готовил статью «Что изменит Новый год в жизни бомжей». Тогда мы сидели с Максимом в склепе у крошечного костерка. Он поджаривал на проволочном шампуре куски хлеба собранные в мусорных баках, что стоят у рынка «Гостиный двор» и безостановочно говорил, говорил… - А что мне оставалось делать – я ведь его убил, - рассказывал-рассуждал Максим. – Напился как грязь и бил его. Ногами. Бил, бил, бил пока не забил насмерть. Максим говорил о своем 72-летнем отце. Когда-то у Максима было все: большой дом в курортном месте балтийского побережья, престижная работа. - Закончил мореходку. Ходил в «загранку». А потом водка взяла меня в оборот. Напивался каждый день. С работы попёрли. Жена выгнала – осталась сама с двумя детьми. Я уехал к отцу в Воронежскую область. Думал, справлюсь с собой, возьму себя в руки и брошу пить. Но водка оказалась сильнее. Вот и допился, что убил отца. Грех на мне страшный – отцеубийца. Почитай 20 лет уже бомжую, а все никак не сдохну. Аньке то вона как подфартило – подохла. А я - тварь живучая…

«Во она, жизнь какая бывает…» Человеческий мозг загадка. Трудно сказать, что иногда в нем происходит. Свою историю, рассказанную в склепе, Максим забыл. Забыл он и свое имя. Прошлый год он звался то Сашей, то Костей, то Мишей. Забыл все после того, как пьяные подростки со скуки зверски избили его. Избили в его «доме» - кладбищенском склепе. Много раз я встречал его – он не узнавал меня. А тут вдруг как прояснилось что-то в его голове, и он поведал об Анечке. Но, увы, уже через день, он вновь перестал меня узнавать. Еще один мой знакомый бомж – Костя, с которым я «побирался-попрошайничал» у дверей гастронома «Центральный», рассказал, как все произошло: - То в начале июня, кажись, случилось. Молодняк водяры нализался, и потянуло его на подвиги. А тут им Макса и подвернулся. Ух, как же они его били! Прямо звери, а не люди. Я заступился, но меня бутылкой по голове шандарахнули, я и отключился. А когда очнулся, глядь – Макса весь в кровищи скорчившись лежит. Думал, что он окочурится, но нет – выжил. Он потом две недели с места не вставал. Я кормил его. В общем – выходил. Да только теперь повредилось что-то в его башке – совсем дурноватый стал… Всё, чё он тебе про Анечку обсказал – правда. От чего померла, не знаю. Мы ведь с ней в Керчь собирались податься. Керчь-то рыбный город, авось тама легче прожить. Да вот не собрались – преставилась Анечка. Мы у той день хорошо заработали. Купили настоящей водки, а не палёнки из «пьяного двора». Мабудь, организьм её настоящую водку не принял. Я потома поспрашал насчет Анечки и врачиха со скорой обсказала, что у её сердце стало… Во она, жисть какая бывает… И Серегу жалко – не успел очеловечится…

«Серегу жалко – не успел очеловечится…» Как то я познакомился с Алексеем и Сергеем. С Сергеем мы даже сдружились, но, увы, ненадолго. Алексея я знал всего один день. Когда я зашел к Сергею на работу сказать, что ему помогут получить паспорт, то рядом с ним увидел незнакомого мне пьяного бомжа. - Здравствуйте, Александр, - радостно поднялся мне на встречу Сергей. – Проходи, присаживайтесь с нами. Налить чуток? – кивнул Сергей на стоящую на столике бутылку водки. Мы выпили, и Сергей познакомил нас с Алексеем: - Слышь, Лёха, это журналист, - представил он меня своему собеседнику. – Он про меня в газете написал. А после этого меня взяли на работу. Пристроили где жить. Вот пообещали помочь паспорт получить, и я поеду в больницу для алкашей. Мне сказали, что вылечат. Да я уже почти и не пью. Ты поговори с ним, он и тебе чем сможет поможет. Алексей посмотрел на меня мутными от водки глазами и заявил, что в ничьей помощи не нуждается. - Не буду я больше жить, - с пьяным апломбом заявил Алексей. – Напьюсь как свинья и удавлюсь в новогоднюю ночь! Потому что и среди бомжей я отверженный. Я срок тянул за изнасилование несовершеннолетней, а такое нигде не прощается. Я уж столько городов сменил. А молва об этом за мной по пятам, как привязанная ходит… Тогда я не воспринял всерьез пьяную болтовню. Но, как оказалось, напрасно: Алексей выполнил свою угрозу, и новогоднюю ночь повесился на кладбище. Об этом мне спустя несколько дней рассказал Сергей. И еще он сказал, что в тот день, когда я их встретил, Алексею исполнилось тридцать лет. А нынешней весной Сергея убили в пьяной драке подростки. Убили походя, когда он пытался их вразумить. Просто пырнули ножом и спокойно ушли. Через несколько дней сотрудники полиции этих подростков задержали. Был суд. Убийца понес наказание, но… - Жаль человека, - сказал мне следователь ведший дело. – Очень редко бывает, чтобы бомж бросил пить и сам попросился лечиться. Убийца отсидит срок и будет жить дальше, а Сергей - нет. Вот что обидно.

«Ты из другого мира…» Константин, с которым я «побирался», не так прост, как кажется на первый взгляд: он часто лукавит, не договаривает. Однажды он сильно выпил и принялся рассуждать о жизни. Вдруг куда-то исчез его донской говор, и он заговорил на правильном литературном русском языке: - Не знаю, есть ли бог. Если есть, то он очень странный тип. Почему? А вы проанализируйте историю Максима и Анечки. Отвлечемся на минуту, что они мужчина и женщина. Главное в другом: они оба бомжи, и оба убийцы. Максим – отцеубийца, Анечка – детоубийца. По всем законам, детоубийца должен быть подвергнут более страшному наказанию, чем отцеубийца. А тут что получается – Анечка очень легко отделалась – говорят инфаркт. Ну инфаркт, так инфаркт, конец все один - могила. А Максим живет. Да, Господь почти отнял у него разум, но не жизнь. Страшную жизнь бомжа: человека отверженного и всеми презираемого. Разве может что-то быть более суровым наказанием, чем влачить такое существование? Существование, когда бог то просветляет твой разум, дабы ты осознал свое положение, то вновь отнимая его. Константин замолчал, плеснул себе еще с полстакана водки. Залпом выпил. Оперся спиной о двери церкви Всех Святых. Покурил. Плотнее укутался в свое тряпье и сказал: - Все, журналист, уходи. Не хочу больше с тобой говорить. Ты из другого мира