ТРАНСФОРМАЦИЯ СКАЗОЧНЫХ ОБРАЗОВ И МОТИВОВ В МЕТАФИЗИЧЕСКОЙ ПРОЗЕ Ю. МАМЛЕЕВА (НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНА «МИР И ХОХОТ»)

Сказочные темы и мотивы в произведениях современных писателей (Т. Толстой, Л. Улицкой, Л. Петрушевской, В. Орлова, А. Кима, Н. Садур, Д. Липскерова и др.) – достаточное распространенное явление, призванное подчеркнуть абсурдность реальной действительности, с одной стороны, а с другой – высветить духовно-нравственные проблемы современности. Литературовед В. Пустовая объясняет данный феномен «обостренной жаждой перемен, новых форм и средств художественной выразительности, поэтому в поисках нового писатели нередко обращаются если не к хорошо забытому, то несомненно старому, что и служит причиной актуализации мифологической архаики жанра сказки, ее отдельных мотивов, форм и образов» [3, с. 263]. К числу авторов, внимание которого привлекает сказочная тематика и поэтика, несомненно, принадлежит и Ю. Мамлеев.

Ю. Мамлеев – один из немногих русских писателей, в чьем творчестве устойчиво продолжается традиция европейского сюрреализма. Сам себя Ю. Мамлеев считает метафизическим реалистом, что не противоречит сюрреалистической основе его произведений, в которых бытовое соединяется с непознаваемым метафизическим. Именно поэтому сказочные мотивы становятся созвучными и мировидению писателя. Так, уже в произведениях раннего периода (повестях «Шатуны», «Вечный дом», «Русских сказках») происходит сближение иррационального, подсознательного и натуралистического. Ю. Мамлеев создает метафизическую картину мироздания. При этом он использует традиционные средства, рисуя ирреальные образы несуществующих упырей, полутрупов, персонажей, знакомых читателю по народным сказкам. Эти фантастические создания, выписанные с мельчайшими натуралистическими подробностями, призваны «убедить вас в реальности ирреального, … уверить нас, что жизнь – это не простая цепочка поступков от роддома до могилы, что вечное существование души, загробное бытие и потусторонняя реальность есть вещи несомненно весомые», – справедливо полагает исследователь творчества писателя Г.Л. Нефагина [2, с. 183].

Сюрреализм Ю. Мамлеева имеет фольклорные основы. Писатель оригинально соединяет русский фольклор и европейский сюрреализм. Он использовал архетипы народного коллективного бессознательного, представленные в русских сказках, интуицию, чтобы показать «крайние, скрытые стороны человеческой души, трагедии бытия, исканий метафизически неизвестного» [1, с. 24]. В описываемый быт вливается фантастическое совершенно свободно – нет никаких преград, границы между повседневностью и абсолютной невероятностью условны.

Сказанное вполне применимо и к одному из последних произведений Ю. Мамлеева – роману «Мир и хохот». Действие «Мира и хохота» разворачивается в реальной России и в настоящем времени, правда, все приметы действительности, которые обычный человек принимает за саму действительность (вроде рекламы, телесериалов, пьяниц, милиционеров), выглядят, как паутина на величественной и непонятной картине Бытия.

Роман начинается с исчезновения главного героя. Его молодая жена, Алла, проснувшись, обнаруживает, что ее муж Стасик пропал, точнее, поселился в зазеркалье (вспомним данный мотив в литературной сказке Л. Кэрролла «Алиса в зазеркалье»). Здесь же и анафорическое созвучие имен главных героинь: Алиса – Алла. Можно провести и другие параллели: например, Данила-мастер из цикла знаменитых бажовских сказов. Такие аллюзии вносят некий бинарный ход понимания выстраиваемой автором действительности.

Например, довольно быстро выясняется, что и сама жена исчезнувшего мужа, и ее друзья и знакомые тоже не вполне обыкновенные люди. Их питают мистические чувства, им доступны контакты с невидимым. А исчезновение Стасика, его жизнь в зазеркальном мире – свидетельство того, что и в самом зазеркалье творится что-то неладное. «Если невидимый мир сошел с ума, чего же требовать от видимой реальности?!», – восклицает автор. Это тоже своего рода апокалипсис, безумная насмешка над первоосновами бытия.

Перспектива, которую Ю. Мамлеев предлагает читателю, удручает: какая-то «потаенная Москва», странные, думающие о Вечном персонажи. В зеркале квартиры, из которой исчез Стасик, герои видят себя истинных, и это их пугает. При этом произведение буквально изобилует реминисценциями из русских народных и литературных сказок. Своеобразен и концептуален язык Ю. Мамлеева. Использование лексики, которая характерна для поэтики народных сказок: изнемог, (я) пропал, горемычные, вдруг откуда ни возьмись, устоял на ногах, похолодел, осерчал, пригрел, заголосил, кричали не своим голосом и др. Такая языковая основа создает впечатление, с одной стороны, обыденности, с другой, позволяет сформулировать иллюзию простоты, доступности, общепризнанности, удивительным образом сочетается с основным эмоциональным тоном произведения, свойственным волшебным сказкам. Ужас, страх, которые преследуют героев, являются предтечей неожиданных событий, которые происходят вдруг и потому неизбежно пугают героев и заставляют читателя проецировать не соли события, а впечатления от них. Например: «Сестры, встряхнувшись, словно от высшей пыли, поползли за ним, но вдруг Алла весело-безумно вскрикнула:

– Тень, тень его! Тень Стасика моего!

И Ксюша увидела на стене за спиной Нил Палыча огромную тень зятя своего, мужа сестры. Но самого Станислава Семеновича, увы, нигде не было, да и тень кралась непомерно огромная, словно отделившаяся от своего создателя и источника… На крик Нил Палыч резко обернулся, и дорожденные, голубые глаза, будто выскочившие из самих себя, говорили, что дело плохо» [1, с. 11].

Интересны и сравнения героев романа с животными – традиционными персонажами русских народных сказок: «Оформитель, сонный, как медведь, долго рылся в бумагах. Так что Алла и Андрей стали терять терпение» [1, с. 75]; «– Ленок, хватит. Кому ты это говоришь? Старой потусторонней лисе Нилу?» [1, с. 31] и т.д. Антропоморфный элемент описаний и характеристик дает таким образом осязаемый эффект.

Но метафора оказывается условной, и сказочный «код» не срабатывает до конца. Автор постоянно напоминает читателю о реальности изображаемого. Наряду со сказочными явлениями и персонажами, здесь в наличии и милиционер, и физики-теоретики, и московские квартиры. Ю. Мамлеев, используя знакомые сказочные сюжетные формулы и образы, конструирует новый метафизический калейдоскоп с тайными институтами, занимающимися изучением исчезнувших цивилизаций; учеными, мечтающими о бессмертии и о пересадке голов; антивампирами с ясновидцами; существами, которые только внешне напоминают людей; невидимым солнцем; черной дырой, около которой хорошо пляшется; Королем Бытия, для которого нет в этом мире тайн. Таким образом писатель словно пытается соединить то, что изначально противоположно друг другу. Он делает это с целью обнажить абсурдность современного общества и человеческого существования в целом. Поэтому так часто писатель прибегает к использованию оксюморонных сочетаний типа понять непонятное, угрюмо-весело, отражающих противоречивость, неоднозначность реальной действительности. Мотиву зыбкости, неустойчивости видимого «вторит» «ключевая» фраза произведения: «Разум уходит из мира». Четкой границы между реальностью и метафизикой нет, и быть не может, в чуждом человеку обыденном мире, в котором мы живем.

Итак, сказочные мотивы в романе Ю. Мамлеева «Мир и хохот», как и в других произведениях писателя, выступают в несвойственном им, трансформированном в осязаемую условность, виде. Сопрягаясь с приметами реального исторического времени (то есть современной действительности), они служат лишь средством отражения ее абсурдности, кошмарности. Автор использует сказочные аллюзии и реминисценции и на образном уровне (прибегая к «заимствованию» известных читателю из сказок имен, героев), и на языковом. В то же время все это, гармонично вписываясь в определенную условную картину мира, созданную в соответствии с замыслом и идеей писателя, приобретает дополнительные смыслы, дополнительный план понимания и интерпретирования.

Литература

1. Мамлеев, Ю. Мир и хохот : роман / Ю. Мамлеев. – М. : Вагриус, 2003. – 254 с.

2. Нефагина, Г.Л. Метафизика бытия в творчестве Ю. Мамлеева / Г.Л. Нефагина // Материалы международной научно-практической конференции «Современная русская литература : проблемы изучения и преподавания». – 2003. – Вып. 1. – С. 181-193.

3. Пустовая, В. «Свято и тать» : современная проза между сказкой и мифом / В. Пустовая // Новый мир. – 2009. – № 3. – С. 263-266.