Ономастический комментарий к «Повестям покойного Ивана Петровича Белкина»–1

Литературоведы до сих пор спорят о роли «покойного Ивана Петрови­ча Белкина» в творчестве Александра Сергеевича Пушкина. Иными словами, некоторые сомневаются, псевдоним ли это? «…Доказательством недостатка вообра­жения у Белкина является, по мнению его ненарадовского биографа, то обстоятельство, что названия сёл и деревень в повестях «заимствованы из нашего околодка», отчего и деревня Ненарадово «где-то упомянута». Отметим при этом, что названий деревень (придумать которые у Белки­на якобы не хватило воображения) на все пять повестей всего четыре: Ненарадово, Жиздрино, Тугилово и Прилучино, в то время как «вы­мышленных» Белкиным имён персонажей около тридцати, причём все они, как могли убедиться читатели, «вымышлены» столь удачно (вклю­чая иностранное имя Сильвио), что не вызвали бы сомнений в литератур­ной состоятельности и опытности автора повестей, даже если бы реаль­ным их автором был Белкин» (В. Есипов. Что мы знаем об Иване Петровиче Белкине?).

Иван Петрович Белкин – сын Петра Ивановича Белкина. Здесь нали­цо преемственность имён от деда к внуку, которая хорошо прослежива­ется как в семействе Пушкиных, так и в текстах писателя; ср., напри­мер, имена Петра Гринёва и его отца.

А. А. Ахматова писала о характере и отчасти о причине прятания А. С. Пушкина за псевдонимом, указанным в «Повестях Белкина»: «Итак, дело не в прозе, а в том, как глубоко Пушкин запрятал своё томление по счастью, своё своеобразное заклинание судьбы, и в этом кроется мысль: так люди не найдут, не будут обсуждать, что невыносимо (см. «Ответ анониму»). Спрятать в ящик с двойным, нет, с тройным дном: 1) А.П. 2) Белкин. 3) Один из повествователей. Так вернее».

И действительно, практически в каждой из повестей рассказчиком или информантом содержания является кто-либо, но не сам Иван Петро­вич Белкин. Пушкин же, скрывшись за фигурой редактора, сообщил в примечании: «В самом деле, в рукописи г. Белкина над каждою повестию рукою автора надписано: слышано мною от такой-то особы (чин или звание и заглавные буквы имени и фамилии). Выписываем для лю­бопытных изыскателей: Смотритель рассказан был ему титулярным со­ветником А.Г.Н., Выстрел подполковником И.Л.П., Гробовщик приказ­чиком Б.В., Метель и Барышня девицею К.И.Т.». Показательно при этом, что и сам Пушкин подписался под предисловием в этом же роде: А.П.

«Фамилия Белкин возникла также не сразу, – считает Ю. А. Карпен­ко. – В черновике сначала фигурировало загадочное Л. Белкин пред­ставлен как автор повестей. Но писал-то их Пушкин. Поэтому можно высказать предположение о наличии в фамилии Белкин своеобразного автошаржа. На эту мысль наводит известное созвучие фамилий: Бел-кин и Пуш-кин. И как будто бы намечается смысловая связь (шутливая, иг­ровая): белка ведь пушистая» (Ю. А. Карпенко. Пушкинский ономас­тикон).

Достаточно случайную, но любопытную трактовку появления псевдо­нима Александра Сергеевича Пушкина дают В. Е. Хализев и С. В. Шешунова. Они предположи­ли, что Пушкин проводил в белкинском цикле антибулгаринскую ли­нию противостояния изданиям «патриотического» лагеря типа «Север­ной пчелы», «Сына отечества», «Московского телеграфа» и т.п. Отсюда их вывод по расшифровке «сочинителя Б.»: «Не случайно и то, что оба «подобия» Белкина (герои «Истории села Горюхина» и наброска «Если звание любителя отечественной словесности…») заявляют себя апологе­тами враждебных Александру Сергеевичу Пушкину «Вестника Европы», «Северной пчелы» и самого Булгарина (сочинитель Б., с которым жаждет познакомиться Бел­кин «Истории», – это, как отметил в комментарии к тексту Б. В. Томашевский, сам сочинитель «Ивана Выжигина»)» (В. Е. Хализев, С. В. Шешунова. Цикл А. С. Пушкина «Повести Белкина»). И далее: «На­смешка над оппонентами едва просматривается: следуя, казалось бы, советам и рекомендациям журналистов булгаринского круга, автор на самом деле забавляется их восторгами, которых было более чем достаточ­но. Так в «Сыне отечества» (№ 29) появилось ура-патриотическое стихо­творение о войне в Персии «Русский солдат» за подписью «Рядовой М. Бел­кин». Не этим ли фактом навеяна фамилия подставного автора?»

«Выстрел»

В повести «Выстрел» обозначено несколько персонажей: Сильвио, слу­га его Кузька, графиня Б* (Маша), ключница рассказчика Кириловна, молодой офицер Р*. Без имени остаётся соперник Сильвио и рассказ­чик, имя которого мы узнаем только из примечания (подполковник И.Л.П.). Однако, если сравнить И.Л.П. и инициалы кишинёвского зна­комого и друга поэта, блестяще образованного офицера И. П. Липранди, с некоторой перестановкой – «И.П.Л.», то становится ясным протооним.

В. В. Виноградов сопоставлял героя Пушкина с романтическими героя­ми Бестужева-Марлинского: «Сильвио – сродни героям Бестужева-Марлинского. Но в реалистическом освещении он выглядит иначе, жизнен­нее и сложнее». Однако большинство учёных прототипом Сильвио счита­ют колоритную фигуру того же Липранди, бретёра и дуэлянта, хорошего знакомого Пушкина по южной ссылке. Одним из первых указал на Лип­ранди как на прототип Сильвио П. И. Бартенев («О Пушкине»). Именно с Липранди был случай с «отложенной» дуэлью (подробнее см.: Истори­ческий фон «Выстрела» // Гроссман Л. П. Цех пера). Жизнь показала реальность сюжета Пушкина. Почти по его сценарию происходила такая же отложенная дуэль А. И. Якубовича с А. С. Грибоедовым – только после свадьбы поэта и Нины Чавчавадзе состоялся окончательный поеди­нок, в котором автор «Горя от ума» был ранен в руку.

Рассказчик называет Сильвио лишь условно: «…Сильвио (так назову его)…» – фраза, вскользь брошенная рассказчиком подполковником И.Л.П. Весьма странным даже для многонациональной России кажется имя Силь­вио (как, впрочем, и Липранди! ). Поэтому автор был вынужден сказать: «…он казался русским, а носил иностранное имя».

А вот был ли именной прототип Сильвио? Да, в эпоху А. С. Пушкина был известен журналист Сильвио Пеллико. Судьба его интересна – за близость к карбонариям он отсидел 10 лет в австрийской тюрьме. О нём вспоминал декабрист А. П. Беляев: «…много также нашему либерализму содействовали и внешние события, как то: движение карбонариев, заключение Сильвио Пеллико Австрией». О том, каким образом имя Сильвио Пеллико дошло до Пушкина, писал И. И. Панаев. В своих воспоми­наниях он сообщал, что его приятель С. Н. Дирин приходился дальним родственником В. Кюхельбекеру, а поскольку тот в каждом письме упо­минал Пушкина, то он носил читать Пушкину письма Кюхельбекера. «Дирин занимался тогда переводом книжки Сильвио Пеллико «Об обя­занностях человека» и сообщил об этом Пушкину, который одобрил его мысль и обещал ему даже написать предисловие к его переводу». Одна­ко, пишет Панаев, «Пушкин, вместо обещанного предисловия, напеча­тал в 3 № своего «Современника» краткий взгляд на сочинения Сильвио Пеллико, и Дирин перепечатал этот отзыв в вступлении к своему пере­воду».

Для создания так называемого «гусарского» колорита Пушкин вводит в именник повести фамилию Бурцов: «Мы хвастались пьянством: я пере­пил славного Бурцова, воспетого Денисом Давыдовым…» – говорит Силь­вио.

А. П. Бурцов – «образцовый» гусар-легенда, любитель выпить, отчаян­ный смельчак и забияка, служивший в Белорусском гусарском полку и погибший в «войне 12 года». Он был прославлен в стихах поэта-партиза­на Дениса Давыдова:

Бурцов, брат, что за раздолье!

Пунш жестокий! Хор гремит!

Бурцов, пью твоё здоровье…

(«Гусарский пир»).

«Метель»

Повесть была написана в Болдине, в октябре 1830 г. Сюжет повести, по мнению А. Глассе («Из чего сделалась «Метель» Пушкина»), был хо­рошо известен кругу близких знакомых Пушкина. Считается, что он связан со скандальным побегом в 1829 г. графини Ольги Павловны Стро­гановой и венчанием её с красавцем корнетом-кавалергардом графом Павлом Карловичем Ферзеном. Соответственно инициалы рассказчицы этой повести – К.И.Т. – Антония Глассе пыталась расшифровать так: «Это графиня Катерина Фёдоровна Тизенгаузен». В качестве аргумента исследовательница сообщает: «В близком окружении Пушкина интере­сующего нас периода не было другой дамы, которая настолько близко знала бы историю Ферзенов, а инициалы и титул которой соответствова­ли бы инициалам девицы К.И.Т.».

Однако данное исследование и его выводы не убеждают, поскольку гораздо правдоподобнее выглядит сюжет с аналогичным побегом родной сестры поэта – Ольги Сергеевны, после которого она обрела фамилию Павлищева. Не выдерживает критики и «расшифровка», представлен­ная Антонией Глассе.

Основные персонажи повести: помещик Гаврила Гаврилович Р*, суп­руга его Прасковья Петровна и дочь их Марья Гавриловна.

Её возлюбленный – бедный армейский прапорщик Владимир Никола­евич. Имя Владимир у Пушкина встречается в четырёх произведениях, причём «любовная» судьба Владимиров практически одинакова: Влади­мир Ленский в «Евгении Онегине» помолвлен с Ольгой Лариной, до свадьбы убит на дуэли, а Ольга выходит замуж за проезжего улана; Вла­димир Дубровский влюблён в Машу Троекурову (повесть «Дубровский»), но Маша венчается с князем Верейским; Владимир и Лиза из «Романа в письмах» влюблены друг в друга, но вряд ли совме­стная их судьба будет иметь продолжение, как и судьба Владимира и Марьи Гавриловны из «Метели». Практически все эти Владимиры – неудачники: они или опаздывают на венчание, или – по объективным причинам – не могут на нём присутствовать.

Будущий муж Марьи Гавриловны, с которым она по ошибке обвенча­лась, – раненый гусарский полковник Бурмин (у которого в повести нет ни имени, ни отчества). В черновых вариантах фамилия его выглядела как Бурлин. С чем связана фамилия Бурмин? Трудно сказать. Может быть, она связана со словом бурма, обозначающим, по В. И. Далю, са­мый дешёвый сорт табака? А возможно, прав Ю. А. Карпенко, дающий своё толкование: «„Бурминским зерном” в старину называли крупную жемчужину правильной формы. Возможно, имелась в виду долгожданная награда, полученная долготерпеливой Марьей Гавриловной». Кроме того, в Рязанской области есть и село Бурмино.

Из второстепенных персонажей упоминаются лишь крепостной Вла­димира Терешка-кучер, свидетели Владимира – корнет Дравин да зем­лемер Шмит, остальные (мальчик-улан, мужик, его сын, священник) – безымянны.

Село Жадрино, в котором так неудачно венчается Марья Гавриловна, – не придумано Пушкиным, название его лишь переделано поэтом из названия имения новоржевского помещика, отставного генерал-майора П. С. Пущина, соседа поэта по Михайловскому, – Жадрицы.

«Гробовщик»

Повесть была написана первой из белкинского цикла. Закончив её, Пушкин на последней странице рукописи написал примерный перечень того, что собирался воплотить в будущих «Повестях Белкина»: «Гробов­щик, Барышня крестьянка, Ст. смотритель. Самоубийца. Записки по­жилого». Под «Самоубийцей», очевидно, подразумевался «Выстрел», а под «Записками пожилого» – биография Ивана Петровича Белкина.

Писалась первая повесть под впечатлением свежих московских собы­тий. Толчком для написания этой повести-сна, скорее всего, послужили похороны дяди Пушкина – Василия Львовича (жившего, кстати, до са­мой смерти на улице Басманной) – и хлопоты поэта в связи с похорона­ми.

Главным героем повести является «гробовых дел мастер» Адриян Про­хоров. Это наиболее частотное имя текста (упоминается в разных формах 28 раз). А. С. Пушкин иногда переносил свои инициалы на имена персо­нажей: именно в «Гробовщике» автор передаёт свои инициалы Адрияну Прохорову – А. П.

Понятно поэтому, что в повести присутствуют и элементы биографии самого Пушкина. Так, имя гробовщика Адриян – редкое для русского именника, оно связано с Адриатикой (по-гречески – житель Адриати­ки), но в позднем средневековье означало уже именно славянина. Пуш­кин это редкое имя мог прочитать на вывеске мастерской, которая распо­лагалась прямо напротив дома, где гостевала Наталья Николаевна Гонча­рова (дом по Большой Никитской). Отсюда и текст вывески, замеченной поэтом: «Здесь продаются и обиваются гробы простые и крашеные, так­же отдаются на прокат и починяются старые». В эту рекламу, вроде бы в интересах потребителя, для расширения услуг, включен текст, видимо, из объявления портного, что содержательно исключено, казалось бы, для гробовщика. На это намекает и абсолютно не соответствующая фигура «дородного Амура с опрокинутым факелом в руке». Именно здесь распо­лагалась вполне реальная лавка реального гробовщика Адрияна. О нём поэт вспоминал во время эпидемии холеры в письме к своей невесте (4 ноября 1830 г.): «Как вам не стыдно было оставаться на Никитской во время эпидемии? Так мог поступать ваш сосед Адриян, который обделы­вает выгодные дела» (перевод с французского).

Да и церковь Вознесения, что у Никитских ворот, упомянута в повес­ти неспроста: именно в этой церкви венчались Александр Пушкин и Наталья Гончарова.

В работе «Собственные имена в системе художественных средств по­вести А. С. Пушкина „Гробовщик”» А. Б. Пеньковский справедливо полагает, что главная сущность этой повести – исполненная остроумия литературная игра. Правда, он и сам включается в эту игру, предлагая читать фамилию Прохоров как анаграмматическую запись идеи смерти: Прохоров – похорони. Автор видит в этом противопоставление живое/мёртвое. «Этому центральному противопоставлению подчинены и дру­гие. Такова, например, оппозиция фамилии около года уже находящейся при смерти купчихи Трюхиной (ср. междометие пгрюх-трюх!) и назва­ния улицы, где находится её дом, – Разгуляй. Медленное умирание на весёлом Разгуляе – еще один из целого ряда ярких оксюморонов пушкин­ской повести». В равной степени это относится и к фамилии покойного сержанта гвардии Петра Петровича Курилкина. Его фамилия – не что иное, как воплощение метафоры, связанной с древней языческой обря­довой игрой «Жив, жив, Курилка!». Ср. у В. И. Даля:

Курилка ж. головенька из спички, дымящаяся лучинка, и самая игра, в которой спичка переходит из рук в руки, с приговоркою: жив, жив, курилка! или все вместе поют песню курилку (ножки тонéньки, душа коротéнька), и выходит из круга, у кого курилка погаснет…

Немецкие же имена и фамилии выбраны Пушкиным в общем-то из реальной жизни (Готлиб Шулъц, Луиза Шулъц, Лотхен).

«Гробовщик», как никакое другое произведение этого цикла, навеян арзамасскими подтекстами. Виктор Владимирович Виноградов замечал в нём «паутину литературных намёков, облегающих повествование». К арзамасским ре­минисценциям можно отнести тему сна и акцентирование внимания на жёлтом цвете (например, жёлтые шляпки дочерей) – символе «безумных шишковистов».

Источник: Ковалёв Г.Ф. Ономастический комментарий к «Повестям покойного Ивана Петровича Белкина» // Русский язык в школе и дома.2006. – № 2. – С. 9–12, № 3. – С. 8–9.

.