О детской хрупкости...

Ощущение детской хрупкости пришло ко мне не сразу после рождения сына. И не после рождения дочери. Оно вообще довольно долго было для меня размытым. То есть я изначально осознавала, что вот у этих человечков маленькие и нежные ручки и ножки, до какого-то возраста еще подвижные кости черепа, и вообще от всего самого-самого их могут защитить только мама и папа. Я сразу, особенно в моменты кормления, ощущала, как сильно они ко мне привязаны, как их жизни зависят от нас с мужем, как эта связь прочна и важна для них. Младенец на руках Но чувство хрупкости… Я мать-ехидна, заморачиваюсь только на каких-то глобальных, общечеловеческих ценностях типа "не убий", "не укради", "следи за собой, будь осторожен". Я с ними не сюсюкаюсь, но постоянно их тискаю, целую, глажу. Я готова защищать их от вообще всего, но при этом никогда не кутала, не тряслась над каждой пылинкой, не кормила по часам. И если дочь у меня первое ОРВИ перенесла еще до года, когда брат начал ходить в садик и эпизодически таскать оттуда разные прелести, то сын не болел. Ну вот не болел и все (ветрянка не считается). Травмы постоянно получал – то лицом в пол со стола свалится, то ноготь на ноге собьет. Энтузиазма у человека в раннем детстве было много, а чувства опасности – мало. И все равно я хрупкость ребенка осознавала, но не ощущала. А потом он как-то заболел и стал храпеть. А уже через три месяца нам сказали – ребята, аденотомия, без госпитализации вы не обойдетесь. Да без проблем, надо так надо. И ощущения хрупкости не было даже, когда из-за аденоидов ребенок начал болеть, не мог спать, перенес два отита подряд, ужасно мучился – нет. Было его безмерно жаль, было видно, что он еще совсем маленький и несчастный, но… Мы ждали госпитализации полгода. В итоге попали в больницу имени Раухфуса, там круто, отличный персонал и прекрасные условия. Я научила сына ругаться по-пиратски (кричать "карамба" и "черт побери" и еще "полундра, аврал!") во время уколов, потому что несмотря на полное безразличие к заборам крови из вены и инъекциям в плечо, одна мысль об уколе в попу вызывала у него приступ извивания и визга. Он волновался, но держался молодцом. И вот в день операции он, переодетый в белье и носочки, за руку с медсестрой, несущей его одеяло, скрывается за дверью операционного блока. Маленький, трогательный, ушки торчком, попа меньше моей головы. И через сорок минут его привезли. После аденотомии детей привозят еще спящими, они так выходят из наркоза. Он спит на каталке, завернутый в то самое одеяло, под лицо положена одноразовая пеленка, и я берусь самостоятельно переложить его на кровать. Ребенок спит в кроватке И вот тут я ощутила, какой он на самом деле беззащитный. Потому что этот сон, после медикаментов – он другой, ребенок не реагирует на твои движения, он совсем расслаблен, он спит глубоко и крепко. На губах запекшиеся следы крови, мордаха распухшая, и он никак не реагирует на то, что его поднимают, кладут куда-то, он тряпочкой висит на руках. Ему четыре года, но он впервые не проявляет никаких признаков тонуса, какой появляется у бодрствующего человека, когда его берут на руки, и я, кажется, впервые по-настоящему ощущаю, сколько он весит, какой он тоненький, какой он еще малыш. И я никогда не забуду этого ощущения. Это самое яркое на сегодняшний день телесное переживание, связанное с моими детьми. Я трогаю пальцем кудряшки дочери, и кажется, что мой палец не встречает никакого сопротивления – так невесомы эти кудряшки. Мне кажется, что она сделана из воздуха и пуха. У меня понятие хрупкости в эти моменты заменяется полным ощущением нереальности происходящего – неужели вот это вот существо выросло во мне, родилось, ходит, болтает, кусается и живет? Я даже не думаю о том, какая она маленькая и сладкая, и пахнет самой жизнью, и даже зовут ее Зоей, и… И я вдруг вспоминаю, как перекладывала в кровать моего завернутого в одеяло мальчика, руки вновь переживают ощущение его тела, ровно в этот момент, я осознаю – кожей, глазами, пятками, сердцем и суставами – они хрупкие. Они маленькие. Они нужны мне, и я нужна им. Их так легко обидеть, сделать им больно, задеть их и уронить. Что бы я ни делала, думаю, я буду следить за тем, чтобы эти хрупкие объекты реальности не сломались и не треснули.

Автор: Дарья Ивановская.