История опечаток. Часть 1: Огонь вопинсоманий, или Как в "Онегине" появилась "неприступная башня".

История опечаток. Часть 1: Огонь вопинсоманий, или Как в "Онегине" появилась "неприступная башня".

Пятая глава знаменитых "Двенадцати стульев" начинается с таких слов:

"В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный.    

— Дядя, — весело кричал он, — дай десять копеек!    

Молодой человек вынул из кармана нагретое яблоко и подал его беспризорному, но тот не отставал".    

Это первое появление Остапа Бендера: великий комбинатор предстаёт перед читателем с нагретым яблоком в руке. Лишь через несколько строк читатель узнаёт о зелёном костюме, о лаковых штиблетах, о шерстяном шарфе турецко-подданного, но первая деталь – нагретое яблоко. Почему же нагретое? Можно предположить, что оно лежало в кармане брюк, на могучих ляжках героя, где и обрело свою повышенную температуру – хотя с другой стороны, как-то не очень удобно идти с яблоком в брючном кармане. Вот в пиджак положить – совсем другое дело. Не будем, впрочем, томить читателя. Учёные выяснили, кто и как нагрел яблоко, отданное беспризорнику. Нагрела его. машинистка, перепечатывавшая рукопись Ильи Ильфа и Евгения Петрова. В тексте у соавторов стояло: "налитое яблоко". Но вот машинистке отчего-то привиделось нагретое. То ли жарко было в комнате, то ли другие причины оказали действие – но случилась ОПЕЧАТКА. Банальная опечатка. И яблоко мигом изменило кондиции, превратившись из сочного, налитого, вкусного (и сорванного, должно быть, в упомянутой Чмаровке) в просто-напросто нагретое. Мелочь? Разумеется, мелочь. Но красноречивая мелочь, которая показывает силу опечатки. Поклонники "Двенадцати стульев", помнящие роман близко к тексту, теперь уже и не согласятся с налитым яблоком – им нагретое подавай!

* * *    

Итак, опечатки. Это явление особенное, не лишённое загадочности и изящества. Изящество (и сила) их в том, как одна-две-три переставленные буквы меняют смысл текста, превращая его подчас в противоположный. Конечно, не все опечатки имеют сокрушительный эффект. Если, допустим, вместо "Петербург" напечатано "Петербуг" (вполне реальная и довольно частая опечатка) – это, конечно, досадно, но не более того. Ведь сразу видно: из слова выпала буква, то-то и всего. А вот если опечатка выглядит правдоподобно, словно так и задумывал написать автор – это куда хуже. В одной из публикаций Юрия Тынянова, знаменитого автора "Кюхли" и "Подпоручика Киже", было напечатано вместо "литературная шутка" – "литературная наука". Юрий Николаевич горько шутил: "Уж лучше бы набрали "щуки" – тут очевидна была бы бессмыслица, а так получилась видимость смысла, но мнимого, ложного."

Опечатки рождали легенды, вносили коррективы в историю и географию, наносили удары по репутациям. А виновные в появлении опечаток могли поплатиться свободой или жизнью – примеры во множестве приведены в книге, из которой взят этот текст. Здесь же для завершения предисловия вспомним ещё одну примечательную историю, тоже связанную с литературной классикой.    

В начале XX столетия поэт-символист Валерий Брюсов пользовался большой популярностью – особенно у ценителей авангардной поэзии, которые готовы были принять любые её эксперименты и изыски. Но принять – это одно, а понять – совсем другое. При том, что понять всё-таки хотелось. Легенда гласит, что один из поклонников задал однажды Брюсову вопрос:    

– Валерий Яковлевич, а что такое вопинсомания?

Брюсов был озадачен:    

– Не знаю. Должно быть, какая-то психическая болезнь. А где Вам попалось это слово?    

Поклонник был озадачен не меньше поэта:    

– Как же где – в Ваших стихах!    

И прочитал на память:        

И до утра я проблуждал в тумане, По жуткой чаще, по чужим тропам, Дыша, в бреду, огнём вопинсоманий.            

Это были строки из стихотворения "Лесная дева". Брюсов имел в виду всего-то "огонь воспоминаний", только вот при публикации стихотворения случилась опечатка.    

"Огонь вопинсоманий" – читатели решили, что так и должно быть. Да так бы и думали, если бы не настойчивость поклонника. При очередной публикации опечатка была исправлена. А Валерий Яковлевич, как гласит легенда, долго переживал по поводу случившегося.

Автор этих строк знаком с опечатками не понаслышке. Десять лет работы в питерском Доме прессы – стаж достаточный, чтобы знакомство приобрело характер снисходительной дружбы. Хотя поначалу каждая опечатка переживалась автором как происшествие планетарных масштабов, со временем острота ощущений стала сглаживаться. Когда работаешь в прессе, опечатки неизбежны и довольно часты – так что со временем о них забываешь. И всё-таки некоторые происшествия у меня в памяти свежи. Статья о великом князе Александре Михайловиче. Написал её уважаемый автор, специалист в области авиации, а я прикладываю к ней свою редакторскую руку. Впрочем, между мной и автором есть ещё одна инстанция, весьма и весьма значимая: машбюро. Хорошие тогда были машинистки, весьма профессиональные и в работе тщательные, но, как и у всех людей, ошибки у них случались. Надо было только об этом не забывать, вычитывать машинописный вариант повнимательнее. А я вот запамятовал. Статья вышла в газете "Вечерний Петербург", и в ней чёрным по белому было написано: "Александр Михайлович – сын великого князя Михаила Николаевича, прусского наместника на Кавказе". Прусского! Вот уж деталь так деталь. А каково изящество! Всего одна буква меняет биографию в корне. От скандала спасло одно: у обоих великих князей не было яростных сторонников, готовых вступиться за "попранную честь". Так, пара вежливых звонков, ироническая реплика от автора (который ни в чём не был виноват) – и всё. Вот если бы такой же ляпсус случился с фигурой более значимой для наших читателей – не миновать бы шумного разбирательства. Впрочем, почему не миновать? Случались в питерских газетах того же времени и более существенные опечатки, и никаких особых последствий это не влекло. Всё-таки пора особых строгостей миновала, работы за промахи не лишались, как это случалось прежде. А если вдуматься, то и вправду – что за беда эти опечатки? Ну напечатала питерская газета, что редакция её находится в состоянии "повышенной говности". Так ведь против правды это заявление ничуть не грешило! (Да и вообще опечатка эта нередкая – ещё в 1912 году в отчёте Всероссийского съезда библиотекарей было напечатано: "подговительные работы").    Или вот извинение из упомянутой выше "Вечёрки": "Редакция "Вечёрки" приносит свои извинения болельщикам питерского мини-футбольного клуба высшей лиги "Политех". В наш вчерашний текст «Политех» больше не аутсайдер. В отличие от «Единства» вкралась досадная опечатка. Клуб занимает в турнирной таблице чемпионата России не 1-е место, как сообщалось, а 11-е". Первое, одиннадцатое – кроме болельщиков, мало кто эту оплошность заметил. А перед болельщиками извинились, всё чин чином. Или всё-таки опечатки – это беда? Допустимы опечатки или нет? Простительны ли? Кто знает, есть ли на эти вопросы однозначные ответы. Разве что к Карелу Чапеку можно прислушаться для начала: "Опечатки бывают даже полезны тем, что веселят читателя". А ещё можно прислушаться к величайшему из наших писателей – Александру Сергеевичу Пушкину.

Пушкин и опечатки – слова, на первый взгляд, несопоставимые. Пушкин безупречен, совершенен, блистателен, и трудно предположить, что в его сочинениях, как в бриллиантах чистой воды, могут обнаружиться трещинки или иные дефекты. Но одно дело гениальная пушкинская мысль, а другое – воплощение этой мысли на бумаге. Сам Александр Сергеевич, бывало, не поспевал за собой – вот и выводила его рука имя "Квалдио" вместо "Клавдио", фамилию "Гудунов" вместо "Годунов", слово "замылл" вместо "замыслил". А потом за дело брались типографии – и тут уже разгул опечаток было не остановить! Пушкин ощутил это на себе с первых шагов на ниве изящной словесности. Всем, наверное, известен знаменитый пушкинский псевдоним "Александр Нкшп" – поставленные в обратном порядке согласные буквы его фамилии. Под этой подписью Пушкин публиковал первые свои стихи. Но вот одно из лицейских стихотворений – "Батюшкову" – было подписано в печати иначе: "Александр Икшп". Опечатка! После этого Пушкин сталкивался с опечатками постоянно, и хроника столкновений может занять десятки страниц. Не миновали опечаток "Борис Годунов" и "История пугачёвского бунта"; коснулась общая участь многих пушкинских стихов, в том числе "Бородинской годовщины" (и Пушкин специально писал дочери фельдмаршала Кутузова, прося исправить опечатку в её экземпляре). А в "Путешествии в Арзрум" опечатка случилась необычная – двойная. Поэт рассказывал там о городе Тифлисе и его грузинском имени, и при первой публикации фраза прозвучала так: «Самое его название (Тбимикалар) значит Жаркий город". Вот этот-то "Тбимикалар" и был плодом двойной опечатки. Дело в том, что Тифлис звался иначе: Тбилис-калак. Однако Пушкин выписывал название из книги некоего Гюльденштедта, где опечатка превратила город в Тбилис-калар. Выписал поэт всё точно, но надо же было такому случиться: вторая опечатка снова изменила имя города – теперь уже до неузнаваемости!    

Примечательно, что явился миру "Тбимикалар" не где-нибудь – в собственном пушкинском журнале "Современник". И это была не единственная опечатка, пробравшаяся в журнальный текст "Арзрума". Там можно было прочесть, например, что у калмыков "пасутся их уродливые, косматые козы", хотя Пушкин писал о калмыцких конях. И всё-таки никакому пушкинскому произведению опечатки не досаждали так, как "Евгению Онегину"! Знаменитый роман в стихах издавался вначале отдельными главами, потом целиком, и ни одно вышедшее при Пушкине издание не было свободно от опечаток. И каких опечаток!  Доныне в числе авторских примечаний к "Онегину" печатается такое: "В прежнем издании, вместо "домой летят", было ошибкою напечатано "зимой летят" (что не имело никакого смысла). Критики, того не разобрав, находили анахронизм в следующих строфах. Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю". Речь тут идёт о строках, касающихся Онегина с Ленским: "Они дорогой самой краткой Домой летят во весь опор." Замена "домой" на "зимой" – это, конечно, типичнейшая опечатка, и появилась она в первом отдельном издании третьей главы. А критики обратили внимание на противоречие: герои возвращаются зимой, но дальнейшее действие никак не зимнее – хотя бы потому, что Татьяна ходит в сад, где поёт соловей. В этой нестыковке они поспешили упрекнуть Пушкина, а не типографию. Ох уж, эти критики, любят они предъявить счёт за опечатку самому автору! И не только Пушкину, примеров множество – и о них мы ещё поговорим. А сам Пушкин при выходе в свет шестой главы "Онегина" опубликовал список опечаток, допущенных в предыдущих главах. Указал там и "зимой" – "домой". Но заметил он не все серьёзные опечатки: некоторые были найдены уже после смерти поэта. Но то ли ещё ждало "Онегина"! В первых отдельных изданиях романа опечатки оказались краше прежних. Татьяна писала там Онегину: "Не ты ль, с отравой и любовью, / Слова надежды мне шепнул". Наверное, многие восприняли эту "отраву" как должное ("любовный яд"!) – но Пушкин писал "с отрадой". И ещё пример: авторское примечание к строфе, посвящённой дамам (".Так неприступны для мужчин, / Что вид их уж рождает сплин"), начиналось с таких слов: "Вся сия ироическая строфа не что иное, как тонкая похвала прекрасным нашим соотечественницам". Нетрудно догадаться, что строфа на самом деле не "ироическая" (то есть героическая) – ироническая! Вот какого "Евгения Онегина" читали современники Пушкина! Право же, позавидуешь сам себе: мы-то читаем "Онегина" исправленного, подготовленного учёными, очищенного от опечаток самым тщательным образом. Стоп, стоп. Исправленного? Но в одном из советских изданий "Онегина" Татьяне Лариной досталось похлеще прежнего: из "неприступной богини" она превратилась в неприступную. башню. Но мой Онегин вечер целый Татьяной занят был одной, Не этой девочкой несмелой, Влюблённой, бедной и простой, Но равнодушною княгиней, Но неприступною башней. А другое советское издание "Евгения Онегина" было, по слухам, отмечено ещё более примечательной опечаткой. Наборщик непроизвольно внёс поправку политического толка, вместо: Друг Марса, Вакха и Венеры, Тут Лунин. – он напечатал: Друг Марса, Вакха и Венеры, Тут Ленин дерзко предлагал Свои решительные меры И вдохновенно бормотал. Конечно, Ленин тоже предлагал решительные меры, однако про вдохновенное бормотание, да про дружбу с Вакхом и Венерой. Но вернёмся к нашему вопросу: как же относился Александр Сергеевич к издательским оплошностям? Уже из "зимней" истории можно понять: опечатки Пушкину досаждали серьёзно, и без внимания он их не оставлял. Но реагировал достаточно спокойно. Ещё в 1815 году иронически констатировал, что "на мою долю всегда падают опечатки", а девятью годами позже уверял А. А. Бестужева, издателя альманаха "Полярная звезда": "я давно уже не сержусь за опечатки". Правда, в этом же письме Пушкин не преминул уколоть Бестужева – "а какой же смысл имеет: "Как ясной влагою полубогиня грудь – воздымала" или: "с болезнью и мольбой Твои глаза", и проч.?" У поэта в оригинале было: "над ясной влагою" и "с боязнью и мольбой".  А ещё был случай, когда Пушкин использовал опечатку как своё оружие. Он опубликовал в "Московском телеграфе" эпиграмму на редактора "Вестника Европы" Каченовского: "Дурень, к солнцу став спиною, Под холодный Вестник свой Прыскал мёртвою водою, Прыскал ижицу живой". В том же номере было помещено лукавое "исправление опечатки": "Вместо Вестник следует читать веник". Это "исправление" лишало Каченовского причин для жалоб начальству – ведь эпиграмма, выходит, адресовалась не ему, не его журналу.        

Продолжение следует.        

© Автор: Д.Ю. Шерих. "А" упало, "Б" пропало. Занимательная история опечаток".

Взято из группы "Библиотеки прошлого".