Иноязычные вкрапления в текстах А. С. Пушкина

Как человек, свободно владевший иностранными языками, Пушкин лег­ко и естественно вводил иноязычные слова и выражения в свои тексты, будь то поэтические произведения, художественная и критическая проза или письма к жене и друзьям.

Особый интерес для нас представ­ляют такие случаи употребления ино­язычной лексики, которые либо отме­чены самим автором – в виде ком­ментариев, оговорок, курсива, кавычек и т. п., – либо свидетельствуют о том, что поэт не находил нужного русско­го слова для передачи того или иного смысла.

Собственные имена и названия про­изведений (типа Вуrоп, Child Harold), которыми пестрят прозаические тек­сты Пушкина и его письма, лингвис­тически малоинтересны. Оставим в стороне также стандартные иноязыч­ные зачины и концовки пушкинских писем вроде vаlе (лат.) «будь здоров» или addio (итал.) «прощай»: это были расхожие приёмы в эпистолярной практике дворян первой трети XIX в. И даже более развёрнутые формулы приветствий и прощаний, типа Аddio, vita mia; ti ато (итал. «Прощай, моя жизнь; люблю тебя»), – из письма к Н. Н. Пушкиной от 27 июня 1834 г. – скорее, примета времени и того со­циального круга, к которому принад­лежал Пушкин, чем своеобразие его индивидуального стиля.

Как хорошо известно, привычка вставлять в русскую речь иноязыч­ные (главным образом, французские) слова и обороты была весьма харак­терна для дворянской интеллигенции первой половины XIX в. Факты тако­го рода мы легко находим в текстах пушкинских современников. Ср., на­пример, у П. А. Вяземского: «Верные люди сказывают мне, что уже на Одессу смотрят, как на сhamp d’asyle [«пристанище»]» (из письма А. С. Пуш­кину, май 1824 г.); у В. Кюхельбекера: «Прочёл я четыре повести Пушкина (пя­тую оставлю роиr la bonne bouche [«на за­куску»] на завтрашний день)». (Дневник, 20 мая 1833 г.); у А. И. Тургенева: «Я зашёл к Пушкину: он читал мне свои раstiche [«подражание, стилизация»] на Вольтера». (Дневник, 9 января 1837 г.).

По-видимому, пишущие были уве­рены, что иноязычные слова и оборо­ты в подобных контекстах более точ­но передавали необходимый смысл, и, ко всему прочему, так принято было обозначать определённые понятия в кругу людей, одинаково свободно вла­девших и русским, и иностранными языками.

Примеры такого рода привычного использования иноязычной лексики мы находим и в поэтических произ­ведениях Пушкина:

Брожу над озером пустынным,

И far niente мой закон.

(«Евгений Онегин», 1, LV).

Far niente – «безделье, ничегоне­делание» (итал.). «Выражение это встречалось в эпистолярной прозе со­временников, – замечает по поводу этого оборота Ю. М. Лотман в комментарии к «Евгению Онегину». – Батюшков писал Гнедичу 30 сентяб­ря 1810 г.: «3 часа упражняюсь в ис­кусстве убивать время, называемом il dolce far niente»… Перенесение общеизвестного выражения в поэтический текст представляло смелое стилисти­ческое новаторство».

Необычным для поэзии первой тре­ти XIX в. было употребление англий­ского слова dandy «Как dandy лон­донский одет…». Дело в том, что это слово и для английского-то языка было внове (английские словари да­тируют его появление 1815 г.). Одна­ко в первом десятилетии XIX в. отмечалась активная ориентация рус­ских дворянских щеголей на англий­ский дендизм. «Пушкин трижды под­черкнул [в процитированном месте из «Евгения Онегина»] стилис­тическую отмеченность слова денди как модного неологизма, дав его в ан­глийской транскрипции, курсивом и снабдив русским переводом, из чего следует, что отнюдь не каждому чи­тателю оно было понятно без поясне­ний» (Ю. М. Лотман). В английс­кой транскрипции слово dandy упо­треблено Пушкиным и в его статье о «Юрии Милославском» М. Н. Загос­кина (1830 г.).

Заметим, что употребление иноязыч­ного слова в его исконном графичес­ком облике – довольно обычный способ введения его в текст на са­мом начальном этапе заимствования. Если сообщество говорящих на дан­ном языке принимает «чужака», на­чинает более или менее широко и ре­гулярно использовать иноязычный лексический элемент в речи, то про­исходит постепенное освоение его фо­нетической, грамматической и лексико-семантической системами заим­ствующего языка. Однако нередки случаи, когда первоначальный этап остаётся единственным, и слово другого языка сохраняет статус вкрап­ления, не меняя своего графического облика; ср., например, слова и выра­жения латинского происхождения типа еrgo, dixi!, sic!, nota bene, ad hoc, de jure, modus vivendi и т. п., упот­ребляющиеся в некоторых жанрах на­учной и деловой речи. Слово денди первоначальный этап благополучно преодолело.

Английское существительное gentleтап и обороты, в которые входит это существительное (напр., delicacy of gentleтап «джентльменская учти­вость»), А. С. Пушкин употребляет в искон­ном написании: «Соболевский здесь incognito, прячется от заимодавцев, как настоящий gentleтап, и скупает свои векселя». (Из письма к Н. Н. Пушкиной от 26 августа 1833 г.); «Тяжело мне быть перед тобою виноватым, тяжело и извиняться, тем более, что знаю твою delicacy of gentleтап». (Из письма И. А. Яковлеву, март-апрель 1829 г.)

И сама фигура джентльмена, и по­нятие джентльменской учтивости в пушкинские времена непосредствен­но ассоциировались с Англией и её культурой.

Впрочем, иноязычный графический облик новых для русского языка слов Пушкин сохранял не всегда:

Но панталоны, фрак, жилет,

Всех этих слов на русском нет.

(«Евгений Онегин», 1, XXVI).

Впервые перечисленные слова от­мечены в «Новом словотолкователе» Н. Яновского (1803 г.), но Пушкин оказался прав: и до сих пор для на­зывания этих пришедших с Запада видов одежды русский язык исполь­зует заимствованные слова.

Для «чулков à jour» (в «Графе Ну­лине») ещё не было прилагательного ажурный, и определение к чулкам Пушкин сохраняет в исконном, фран­цузском виде.

Не было в русском языке и слова портфель, и мы встречаем его у Александра Сергеевича Пуш­кина в иноязычном (французском) на­писании: «Здесь Туманский. Он добрый малый да иногда врёт – например, он пишет в Пе­тербург письмо, где говорит между про­чим обо мне: Пушкин открыл мне немедленно своё сердце и роrtе-feuile – любовь и пр. … – фраза, достойная В. Козлова». (Из письма Л. С. Пушкину от 26 августа 1823 г.).

Однако в данном случае слово, по-видимому, имеет значение не «порт­фель», а «бумажник».

Если иноязычное слово называет новую и при этом заимствованную у других народов вещь (новое явление), использование его в исконном обли­ке естественно. Но пушкинские тек­сты дают немало примеров употреб­ления иноязычных вкраплений в та­ких ситуациях, когда явление или понятие известно и носителю русско­го языка, но автору легче обозначить его по-французски (или по-англий­ски), поскольку точное русское со­ответствие подобрать трудно.

Снова обратимся к «Евгению Оне­гину»:

Она казалась верный снимок

Du comme il faut… (Шишков, прости:

Не знаю, как перевести.)

Здесь comme il faut (букв, «как долж­но») употреблено «в положительном контексте», так же как и в одном из писем Пушкина к Наталье Николаевне (от 30 октября 1833 г.): «…ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut, ВСЁ, ЧТО vulgar…»

Здесь же мы встречаем ещё одно любимое Пушкиным слово – английское vulgar, которое поэт всё в том же романе «Евгений Онегин» комментирует так:

Никто бы в ней найти не мог

Того, что модой самовластной

В высоком лондонском кругу

3овётся vulgar. (Не могу…

Люблю я очень это слово,

Но не могу перевести;

Оно у нас покамест ново,

И вряд ли быть ему в чести…)

(8, XV–XVI).

Поэт «не угадал»: слово vulgar при­жилось в русском языке, правда в виде прилагательного вульгарный, фонетически более близкого к фран­цузскому vulgairе, и это позволяет предположить, что слово было заим­ствовано не прямо из английского, а через посредство французского языка. Ещё одно слово, на этот раз фран­цузское, тоже привилось на русской языковой почве, но изменило свой грамматический статус. Речь идёт о наречии тет-а-тет, в пушкинские времена употреблявшемся как ино­язычное вкрапление-существительное, которому трудно было бы подыскать однословное русское именное соответ­ствие:

Приходит муж. Он прерывает

Сей неприятный têt-à-têt…

(«Евгений Онегин», 8, XXIII).

Согласование с определением (не­приятный têt-à-têt) сохраняется здесь по французскому образцу: французское têt-à-têt «свидание, разговор наедине» – мужского рода (в отличие от лежащего в основе это­го сочетания слова – têtе «голова», ко­торое относится к именам существительным женского рода).

В иных случаях, употребляя «вар­варизм», Пушкин, по-видимому, ощу­щал, что то или иное иноязычное сло­во богаче по смыслу, чем соответству­ющее ему русское. Например, в «Пи­ковой даме» он пишет: «Никто не плакал; слёзы были бы – ипе affectation. Графиня так была стара, что смерть её никого не могла поразить».

Вероятно, он посчитал, что ни одно из возможных русских соответствий: притворство, неестественность, по­казное огорчение – не может выра­зить сразу все эти понятия. Впослед­ствии слово аффектация укоренилось в русском языке в значении «неесте­ственная, обычно показная возбуж­дённость в поведении, в речи».

Французское субстантивированное причастие blasé Пушкин предпочита­ет его русским эквивалентам пресы­щенный человек, скептик в следую­щем контексте: «Видишь ли иногда Чаадаева? Он вымыл мне голову за пленника [имеется в виду ге­рой поэмы «Кавказский пленник»], он на­ходит, что он недовольно blasé». (Из письма П. А. Вяземскому от 6 февраля 1823 г.).

В январе 1823 г. Пушкин пишет брату: «Душа моя, как перевести по-русски bévues? – должно бы издавать у нас жур­нал Revue de Bévues… Поверишь ли, мой милый, что нельзя прочесть ни одной ста­тьи ваших журналов, чтоб не найти с де­сяток этих bévues [«промахов, оплошнос­тей»; франц.]».

Но в других случаях Пушкин на­ходит русское соответствие и радует­ся находке: «Жаль мне, что слово вольнолюбивый ей [цензуре] не нравится: оно так хорошо выражает нынешнее libéral, оно прямо русское, и верно почтенный А. С. Шиш­ков даст ему право гражданства в своём словаре, вместе с шаротыком и топталищем». (Из письма Н. И. Гречу от 21 сен­тября 1821 г.). Разумеется, здесь проглядывает пушкинское лукавство, его ирония по отношению к лингвистическому кон­серватизму Шишкова, однако само по себе соположение двух слов – французского и синонимичного ему рус­ского – показательно. Как известно, в последующем слова вольнолюбивый и либеральный разошлись в своих значениях, и сейчас их едва ли мож­но считать синонимами.

Важные в социальном и политичес­ком отношении понятия, которые ос­ваивались в России при большем или меньшем влиянии Запада, Пушкин и его современники осознавали достаточ­но ясно, однако русский язык ещё не располагал ни собственными, ни за­имствованными, но оформленными по законам русского языка названиями для них. Одним из таких понятий была «цивилизация». Само слово по­явилось лишь в первом издании Сло­варя В. И. Даля (1866). А за 40 с лишним лет до этого, 8 марта 1824 г., Пушкин писал П. А. Вяземскому: «И что такое Дмитриев? Все его басни не стоят одной хорошей басни Крылова; все его сатиры – одного из твоих посланий, а всё прочее первого стихотворения Жу­ковского. Ты его когда-то назвал Le poéte de la notre civilisation, быть так, хороша наша civilisation!

Подобное «изъятие» иноязычного сло­ва из контекста и помещение его в другой контекст, русский, весьма ха­рактерно для Пушкина. Так, в конце января 1824 г. он пишет брату: «Ubi bene, ibi patria [«Где хорошо, там и родина»; лат.]. А мне bепе там, где растёт трин-трава, братцы. Были бы деньги, а где мне их взять?»

В заключение необходимо сказать, что несмотря на детальную изучен­ность всего, что связано с Пушкиным, с его поэтическим миром, с языком и стилем его произведений, – то, как Пушкин обращался с иноязычным словом в русском контексте, иссле­довано ещё недостаточно. Между тем эта сторона творческой манеры вели­кого поэта, несомненно, заслуживает внимания и анализа.

Источник: Крысин Л. П. Иноязычные вкрапления в текстах А. С. Пушкина // Русский язык в школе и дома. – 2004. – № 5. – С. 9–12.

*

См.:

Карта сайта

https://multiurok.ru/blog/karta-saita.html

Пушкин А. С.

https://multiurok.ru/blog/pushkin-a-s-1.html

Пушкин А. С. (1)

https://multiurok.ru/blog/pushkin-a-s-1-1.html

* «Иноплеменные слова» в поэзии А. С. Пушкина

https://multiurok.ru/blog/inoplemennye-slova-v-poezii-a-s-pushkina.html