Поезда в русской литературе xix века

ПОЕЗДА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА

В 1837 году в России пустили первый поезд по дороге, соединившей Царское Село с Петербургом. С тех пор паровые машины наряду с кибитками и перекладными стали важной частью литературы. Вспоминаем, какие поезда прокатились по страницам русской классики.

СТРАХИ В ЖИЗНИ И В ЛИТЕРАТУРЕ

Карл Беггров. Поезд Царскосельской железной дороги. 1836. Фотография: om-okt.ru

Привыкали к новому способу передвижения долго: прокладывать железные дороги по всей стране начали только в 1870-х. Поначалу поезда казались простым людям чудовищами: например, странница Феклуша в «Грозе» Александра Островского весьма реалистично для того времени ужасалась «огненному змию». Боясь разорения, владельцы дилижансов вместе с извозчиками охотно поддерживали слухи о том, что скорость движения поездов развивает болезнь мозга, дым из трубы убивает пролетающих птиц, а если паровоз взорвется, то пассажиров разорвет на куски. Зловещая атмосфера окутывала поезда и по другой причине: при строительстве дорог умирало очень много рабочих, их хоронили вдоль прокладываемой трассы. Одной из самых гибельных для строителей была железная дорога между Москвой и Петербургом. Николай Некрасов посвятил ей одноименную поэму, где в лунном сиянии мчался в поезде мальчик Ваня и видел жуткий сон: Тень набежала на стекла морозные. Что там? Толпа мертвецов! То обгоняют дорогу чугунную, То сторонами бегут. А для многих массовый страх перед поездами был возможностью показать собственную удаль. Подросток Коля из романа Федора Достоевского «Братья Карамазовы» на спор лег между рельсами и лежал ничком, пока над ним на всех парах несся поезд. «Засверкали из тьмы два красные фонаря, загрохотало приближающееся чудовище. «Беги, беги долой с рельсов!» — закричали Коле из кустов умиравшие от страха мальчишки». И хотя Коля с перепугу лишился чувств, «слава «отчаянного» за ним укрепилась навеки». Так же поступали и многие смельчаки в реальной жизни. Даже к концу века, когда поезда стали обыденностью, этот страх, почти суеверный, не исчез полностью. В рассказе Леонида Андреева «Мельком» громыхающие поезда продолжали пугать и маленькую пригородную платформу, и самого рассказчика: «…из-за стены, закрывавшей от меня правую сторону пути, внезапно вырвалось черное и огненное чудовище и промчалось, как вихрь, с громом и лязгом, таща за собой тяжелые вагоны».

ГИБЕЛЬ ПОД КОЛЕСАМИ

С темой смерти поезда были связаны неразрывно: новый транспорт оказался для многих способом покончить с собой. Благодаря Льву Толстому образ паровоза-убийцы стал знаковым для русской литературы. Анна Каренина была самой известной жертвой поезда. Но задолго до нее, еще в начале романа, погиб под колесами и сторож: «…был ли он пьян, или слишком закутан от сильного мороза, не слыхал отодвигаемого задом поезда, и его раздавили». На Анну его смерть, «ужасная» или «напротив, самая легкая, мгновенная», произвела сокрушительное впечатление. В конечном счете, именно это воспоминание толкнуло ее на рельсы: «И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что ей надо делать». Примеру Анны был готов последовать и другой герой Толстого — терзаемый ревностью помещик Позднышев из повести «Крейцерова соната». Он без утайки рассказывал случайному попутчику: «Страдания были так сильны, что, помню, мне пришла мысль, очень понравившаяся мне, выйти на путь, лечь на рельсы под вагон и кончить». А писатель Леонид Андреев в юности и сам лег под поезд из-за несчастной любви, но, к счастью, остался в живых. Однако в его рассказе «Молчание» трагичную судьбу Карениной разделила дочь священника Вера: «Более не видали ее живою, так как она в этот вечер бросилась под поезд, и поезд пополам перерезал ее». Лев Толстой, внимательно читавший рассказы Андреева, всегда хвалил «Молчание».

ВЕЧНАЯ СУЕТА

Кадр из фильма «Анна Каренина», 2012 год

Со временем поездки по железной дороге перестали быть привилегией помещиков и дворян, и редкий автор в XIX веке обходился без описаний станционной и вагонной суеты. Еще в 1862 году Николай Лесков в серии дорожных очерков писал, как незадолго до прибытия все бежали пить чай, «но до чая дотолпиться нельзя, и половина пассажиров несолоно хлебавши возвращается в свои вагоны». В рассказе Антона Чехова «Один из многих» заваленный поручениями дачник жаловался: «…на вокзале и в вагоне будешь стоять… весь в кульках, в картонках и в прочей дряни. А тронется поезд, публика начинает швырять во все стороны твой багаж: ты своими вещами чужие места занял». Апогеем же дорожной неразберихи по-чеховски стал рассказ «В вагоне», где почтовый поезд мчался на всех парах «от станции «Веселый Трах-Тарарах» до станции «Спасайся, кто может!». К концу века эта картина практически не изменилась. В рассказе Леонида Андреева «Петька на даче» изображен все такой же пестрый, многолюдный вокзал «с его разноголосою сутолокою, грохотом приходящих поездов, свистками паровозов» и «торопливыми пассажирами, которые все идут и идут, точно им и конца нету». Когда сборы и проводы оставались позади, пассажиры устраивались поудобнее и начинали разглядывать тех, кто ехал рядом. Герой чеховского «В вагоне» был окружен чехардой персонажей: вокруг были старушонки с котомками, пыхтящий крестьянин, косарь в цилиндре, гимназисты с папиросами. Там же храпел судебный следователь, рядом с ним дремала «хорошенькая», и «под скамьями спит богатырским сном народ». Лев Толстой в «Анне Карениной» создавал характерные образы парой штрихов: молодцеватый кондуктор, гвардейский офицер, который прямо держался и строго оглядывался, вертлявый купчик с сумкой, мужик с мешком через плечо. В вагонах Толстого можно было встретить и купца, по молодости промотавшего состояние, и отставного офицера, который все попробовал в этой жизни, и скромного артиллериста, ехавшего добровольцем на Сербскую войну. Галерею пассажиров представили и очерки Николая Гарина-Михайловского «В сутолоке провинциальной жизни». В отделении первого класса для некурящих сидели люди «хорошего тона, чопорные и скучные». Другое дело — отделение для курящих, где были «облака дыма, всегда бодрый, довольный кружок кавалеристов и разговоры о скачках» и две подруги в шляпках громадных размеров. А на площадке третьего класса расположилась «счастливая, ветром растрепанная парочка» — беззаботный студент и курсистка.

ДОРОЖНЫЕ БЕСЕДЫ

Не все попутчики героев русской литературы оставались мимолетными образами — с кем-то герои вступали в разговор, особенно если путь предстоял неблизкий. Так познакомились в вагоне Анна Каренина и мать Вронского, а в рассказе Александра Куприна «На разъезде» завязался роман между путешественником и его случайной замужней спутницей. В романе Достоевского «Идиот» беседа в утреннем поезде, который «на всех парах подходил к Петербургу», свела главных героев — князя Мышкина и купца Рогожина. Иногда дорожная болтовня приводила к казусам. В рассказе Николая Лескова «Путешествие с нигилистом» пассажиров в поездах рассаживали как попало: «Какой класс ни возьми, все выходит одно и то же — все являются вместе». Вагоны не топили, буфетов не было, оставалось греться спиртным из дорожных фляжек и обсуждать все подряд. В итоге, подозревая друг друга, попутчики приняли прокурора судебной палаты за вора и террориста. А для Позднышева в «Крейцеровой сонате» Толстого вагон стал настоящей исповедальней. Он сообщил попутчикам, что убил жену, а затем всю дорогу рассказывал печальную историю своего брака. Поведал ревнивый помещик и о том, каким мучением стали для него «восемь часов по чугунке»: «Оттого ли, что, сев в вагон, я живо представил себя уже приехавшим, или оттого, что железная дорога так возбуждающе действует на людей, но только, с тех пор как я сел в вагон, я уже не мог владеть своим воображением». Александр Куприн язвительно замечал в повести «Впотьмах», что человек, долго едущий по железной дороге, от скуки делается «пошло-любопытен» и «докучает соседям ненужными расспросами». Но к концу века поезда стали удобнее, и настроение пассажиров изменилось вместе с темами разговоров. «Мы вошли в вагон с желанием отдохнуть», — писал Леонид Андреев в рассказе «В поезде». Говорили уже не от скуки и не для того, чтобы убить время — к неторопливой беседе располагала сама обстановка. Люди вели разговоры обо всем на свете «в призрачных сумерках вагона под тихий звон колес, не видя друг друга, но чувствуя, как растет близость и нежная приязнь». Так к концу XIX века поезда, прежде пугавшие, дымившие и суетные, стали способом побега от действительности. Убаюканные стуком колес, пассажиры словно оказывались вне времени и пространства. И если поговорить было не с кем, то всегда можно поразмышлять — о себе, о жизни, о прошлом и о грядущем. В повести Николая Гарина-Михайловского «Гимназисты» молчаливой дорожной мечтательности поддалась даже шумная молодежь. Наташа Карташева глядела в окно вагона на закатную степь и погружалась в приятную щемящую задумчивость, «какая охватывает под вечер у открытого окна в быстро несущемся поезде». А ее брату Теме казалось, будто из темноты что-то смотрит на них, «точно тени былых хозяев глядят в яркие окна вагонов». На границе веков Леонид Андреев подытожил неизбежную перемену отношений человека с поездом: «Для людей в вагоне нет настоящего, проклятого настоящего, что в тисках держит мысль и в движении руки — быть может, оттого люди в вагоне и становятся философами». Автор: Ольга Мартынова