С каких фраз начинается насилие в семье?

С каких фраз начинается насилие 
в семье

Почему телесное наказание так популярно в России

Кажется, что битьём детей занимаются только в неблагополучных семьях и в каких-то жутких провинциальных детских домах. Но на самом деле физическое насилие над детьми случается почти в каждой семье. Просто у нас не принято называть битьё своим именем. А из-за того, что мы заменяем «бить» на «шлепать», «учить» или «приводить в чувство», физическое насилие не перестаёт быть насилием. В чём корни агрессии и почему нужно раз и навсегда отказаться от этой порочной практики, рассказывает Наталия Зайцева.

«Не пойду, не хочу домой, уйди, плохая, плохая мама, хочу играть, уйди, уйди!». Крик прерывается звонким шлепком, переходит в нечленораздельный горестный плач, маленькие ладони растирают по лицу слёзы и песок. Мама пытается обнять ребёнка, но он её отталкивает и плачет еще сильнее, но, конечно, идет за ней. Или не пытается обнять, а просто берет за руку и ведет за собой. Или вообще не шлепает, а кричит, громко, перекрикивая истерику: «Сейчас получишь, ну-ка пошли немедленно, сил моих больше нет!».

Сил больше нет — с этого все начинается. Сначала шлепаешь от бессилия, потому что другие аргументы уже не действуют. Потом долгие часы, дни, ночи мучений и рефлексий. Но случается и так, что повторения входят в привычку, профилактическое битьё становится нормой.

Хотя, конечно, в таких случаях никто не говорит о битье. Редкий родитель называет ситуацию своим именем. Гораздо чаще можно услышать: «Да ну, разве я бью? Отлупить — не бить»; «Я что, алкоголик какой, бить ребенка? Пару раз шлепнул — невелика беда!». Или говорит «наказываю». Или вовсе опускает глагол: «Я её по попе ремнем пару раз, чтоб знала».

Ужас состоит в том, что в России телесное наказание детей практикуется в большинстве семей и не воспринимается как что-то выходящее из ряда вон

Ответы на вопрос «Зачем это делать?» обычно таковы: чтобы слушался, чтобы знал, кто главный, чтобы воспитывать, чтобы понимал, чтобы сохранять авторитет. Я спрашиваю: что за ситуации такие, когда это так необходимо? Отвечают: когда ребенок вышел из-под контроля и не понимает человеческого языка. Когда он не слушается. Когда ни во что не ставит ни отца, ни мать, когда бьет родителей в конце концов. Когда переходит черту дозволенного. И, наконец, аргументы в пользу битья звучат так: «Меня лупили, и я вырос нормальным», «Все наши родители получали — и ничего», «А во времена Пушкина розгами детей били» и бесценное, уже практически высеченное в камне «Это было всегда, это в нашей культуре». Сегодня оказывается, что не только в нашей, российской, но и во всей христианской, если, как заявили в РПЦ, следовать Священному Писанию.​

Когда эти аргументы озвучиваются, конечно, хочется отвечать сразу на всё. Хочется объяснять от лица мамы и от лица небитой дочери — смотрите, выросла, и все в порядке. Хочется цитировать психологов. Все их труды за последние примерно сто лет — это развернутые и концентрированные попытки объяснить, почему бить детей не надо, не стоит, нельзя. Можно закапываться в «историю битья» и искать истоки. Хотя мы, конечно, понимаем, что истоки — в доисторических временах, когда действительно прав был тот, кто сильнее, просто потому, что только так можно было выжить. Можно, в конце концов, привести все возможные и невозможные аргументы, но тред «бить или не бить» по-прежнему остается актуален. И, к несчастью, положительных ответов в нем будет не меньше, чем отрицательных.

На самом деле это разговор не только о детском насилии, но и о насилии вообще, о дискриминации по принципу возраста и пола. Очень легко проверить себя простым вопросом: а своего друга, близкого человека, жену, мужа ты бы ударил «в воспитательных целях»? Чтобы убедить? Чтобы доказать свою правоту? Если ответ «нет» — значит, ты бьешь слабого ради утверждения собственной силы, а не в педагогических целях. Если ответ «да» — то проблема переходит в другую плоскость, более обширную. Ту, где бьют женщин за «сама напросилась», ту, где конфликты решаются кулаками, и прочая бесконечность. Единственный ответ, который снимает вопрос, звучит так: «Я не бью ни детей, ни взрослых».

Патриархальные догмы напоминают нам об уважении, о том, что младшие должны слушаться старших, почитать, уважать, бояться. Но позвольте, уважение — это разве не о том, чтобы выслушивать друг друга? Принимать во внимание мнение оппонента, помогать друг другу вырабатывать точку зрения. Послушание? Что же, разумеется, запуганный шлепками ребенок слушается, но не потому, что понимает, а в первую очередь от страха. Ребенок не должен быть равен родителям? Тут можно снова вспоминать именитых психологов и социологов, которые говорят о том, что общество, в котором детей не воспринимают как равных, не способно развиваться гармонично.

Битье при неравенстве создает общество, где сильный властвует над слабым, то есть жизнь идет по законам дикой природы, а не цивилизации

«Никакого уважения к старшим у этого поколения! Дети и родители не должны быть друзьями! Как же иначе устанавливать авторитет?». Здесь происходит наглядная подмена понятий: авторитета и авторитарности — об этом часто повторяет психолог и писатель Юлия Гиппенрейтер. И, прежде чем поднимать на ребенка руку, спросите себя, хотите ли вы авторитета или авторитарности в своей семье. Конечно, авторитет зарабатывается только через уважение, но авторитарность и почет редко идут рука об руку.

«Но я нечасто, а так, профилактически, чтобы знал». Я не буду задавать вопрос — чтобы знал что? Вместо этого я вас тоже изредка буду шлепать, профилактически, для дрессировки. Как щенка, чтобы вы не забывали, что я сильнее и могу ударить в случае чего.

И наконец, самое главное: «В наши отношения с родителями никто не вмешивался, меня били, но я вырос хорошим человеком». Раз вы считаете себя хорошим человеком, то, может быть, вы и не будете бить детей. Может быть, вы найдете миллион других способов разрешить конфликты. Может быть, не доведете до того, что порка, по вашему мнению, станет необходимой. И в конце концов поймете, что и ваши родители использовали этот метод не от силы, а от собственной слабости. Тогда никому не придется вмешиваться: ни ювенальной юстиции, ни закону, ни РПЦ с ее комментариями.

То, что мы можем сделать для исправления ошибок предыдущих поколений, этой сомнительной истории повсеместной порки — любить наших детей сейчас

Подавать им пример, помогать им справляться с трудностями и истериками. Говоря психологическом языком — взрослеть всем миром, а не по отдельности.

А что же с той «плохой мамой», которая унесла ребенка с площадки через слезы и шлепок? Нет никакой плохой мамы. Потому что той маме, которая лупит регулярно, ребенок просто-напросто побоится это сказать, потому что он уже запуган и знает, что ему влетит. А та мама, которая это услышала, наверняка понимает, что это был момент ее бессилия. Вряд ли она сама считает свой поступок правильным. Позже она, скорее всего, постарается все загладить и сделать так, чтобы это больше не повторилось никогда.