Ленинград. Блок Ада. «Нам было без разницы, от чего умирать…»
Жизнь идёт, и вот уже 76 лет отделяют нас от тех страшных дней. Но, наверное, никакие годы не отделяют блокаду и память о ней тех, кто стал участником и свидетелем происходящих событий.
Воспоминания моей бабушки – Сарафановой Нины Михайловны.
Семья наша состояла из шести человек: папа, мама, муж, брат, сестра и я. В 18 лет я вышла замуж. Мы были молоды, сильны, красивы и очень счастливы. Жили со скромным достатком, в пригороде Ленинграда, к нам легко можно было добраться трамваем.
И вот напали на нас фашисты 22 июня. Ещё далеко они были от Ленинграда, а мы в пригороде уже рыли окопы. Это было недалеко от нашего дома. Народу набралось много – и парней, и девушек. Холодно, дожди, голодно, но работали, несмотря на обстрел и страх.
В конце сентября или начале октября 1941 года пришли военные и сказали, чтобы этой же ночью нас здесь не было: немец уже у Стрельны, а это три остановки трамвая. Я спросила: что же вы, бойцы, не защищаете нас, а они отвечают: ни снарядов, ни патронов не подвезли…Мы той же ночью бежали с узелком к нашим знакомым Агаповым, которые жили в городе, а потом к племяннице моей мамы.
У племянницы мамы, Марии Никитичны, жили мы вдесятиром на 19 квадратных метрах. Она приютила не только нас, но и других своих знакомых. Теснились не оттого, что не было другого жилья, – просто вместе не так страшно.
Кроме хлеба, по 125 граммов на человека, нам ничего из продуктов не давали, хотя были на карточках и другие талоны .
Жалкие 125 граммов старались делить на два- три раза, да где там! На третий раз изредка оставалось граммов двадцать…
Маленький кусочек хлеба макали в олифу, надевали на палочку и на огне обжаривали, а потом бросали в кипяток с солью. Это был чай. Выпьешь этого чаю два, три стакана, и вроде бы ты сыт, но это так ненадолго…
Воду для кипятка носили по полбидончика, на большее не хватало сил.
Наш папа работал на Кировском заводе и был, как все рабочие, на казарменном положении .А когда ослаб совсем, умирать его привезли на саночках к нам. Я вызвала врача, отдала хлебную карточку на декаду – 1250 граммов, а врач сказал: чтобы спасти отца нужно три килограмма сливочного масла. Откуда его возьмёшь? Отцу так и не помогли, а сами лишились ещё одной хлебной карточки на 10 дней.
Брату моему повезло: он с Кировским заводом эвакуировался на Урал. Муж Борис в конце сентября 1941года пошёл добровольцем – ополченцем. Остались мы втроём: мама, восьмилетняя сестра и я. Я проводила мужа почти передовой, даже прожила у них в части несколько дней, но потом меня вежливо, но настойчиво выпроводили оттуда. И всё. Больше я своего мужа не видела. Он погиб 25 ноября 1941 года, а 25 ноября 1940 года мы регистрировались. Недолго длилось наше семейное счастье… О его смерти я узнала в день похорон моего отца, 11 января 1942 года. Мы только- только пришли домой с похорон папы, когда почтальон принесла мне обратно моё письмо к мужу в часть. На уголке письма приклеен кусочек бумаги с надписью: « Невозможно доставить». Я сперва на это не очень-то обратила внимание, а когда кусочек бумаги отвернула, то на конверте в углу увидела надпись карандашом: «Убит».
Всё это свалилось в один день. Мне позже мама рассказала, что я кричала и металась, а потом потеряла сознание…
Спекуляция процветала. На рынке мы, кроме олифы, ничего не покупали, но продавали там люди много чего, даже холодец. Откуда брали, непонятно, но наживались на голодных и измученных. Деньги не были в ходу , только хлебные талоны и вещи.
Бомбили нас почти каждый день и каждую ночь, а из дальнобойных орудий обстреливали по нескольку раз на дню. У кого хоть какие-то были силы, те на это время уходили в другой район. У нас сил не было. При обстрелах мы просто сидели или же лежали на выходе из комнаты. Нам было без разницы, от чего умирать – от голода, от бомбёжки или от обстрелов. Но на крышах всё же дежурили, ловили зажигалки и тушили их .Меня однажды чуть не сшибло с крыши ударной волной, но я крепко вцепилась в трубу – обошлось.
Чем дальше, тем больше фашисты зверели, бомбили и обстреливали Ленинград всё с большей яростью. А мы всё худели и теряли силы. У меня было пальто, так я его застёгивала на спине. Настолько была дистрофичная. А что делать? Надо же жить, работать. В первых числах апреля пошла работать, ведь я теперь была глава семьи, вдова, которой не на кого надеяться. Папа умер, муж погиб, брат с заводом эвакуировался на Урал. Мама с сестрой чувствовали себя ещё хуже, чем я. А мне едва исполнилось двадцать лет.
Работа была по моим силам и недалеко от дома. Я получала хлебную карточку не то 300, не то 350 граммов и ещё на двух иждивенцев по 250 граммов.
Однажды днём бомбили детский садик, куда ходила Люся, дочь хозяйки нашего жилья. Я как могла быстрее побежала туда за Люсей. Примерно через полчаса после того, как я её забрала, когда мы уже были близко к дому, от садика ничего не осталось. Погибли невинные дети. Мама Люси, Мария Никитична, обезумев от горя, влетела вечером в комнату с криком: «Садик разбомбили!». И, увидев Люсю, живую и невредимую, тут же упала в обморок, – наверное, от радости и пережитого потрясения. Не могу передать, как она была мне благодарна…
Уже к маю 1942 года, а может, чуть позднее, нам прибавили паёк. Да уж тут и лебеда, крапива пошли в рост, но найти траву было нелегко: желающих много. Помню, впервые по продуктовым карточкам дали горох, целых двести граммов! Что тут было! Но люди-то голодные, варить некогда, невтерпёж, а как съедят – тут им и конец: заворот кишок.
Дожили до весны, до тепла. Бросили клич –уборка дворов, чтобы не было эпидемий. Потом стали работать бани. Люди стасковались по бане, по воде. Много часов стояли в очереди. А немцы бросали листовки такого содержания: «Ленинградские матрёшки, не бойтесь бомбёжки, три дня не буду бомбить, можете в баню сходить». И не бомбили. И люди ходили и мылись.
Потом была эвакуация. Нас привезли в Свердловск, где и прошла вся моя мирная жизнь. Со вторым мужем Александром Ивановичем Сарафановым мы прожили 46 лет, вырастили троих детей. Здоровье моё осталось в Ленинграде, но тепло и забота родных и близких греют мне душу.
А Люся, которую я увела из детсадика в Ленинграде, и сейчас живёт в Сант-Петербурге. У неё два сына. И очень хорошо, что хорошие люди живут долго. Я счастлива за всех них.
491 260
21 
