“Я стала песней и судьбой..." Литературно-музыкальный вечер-портрет А.А. Ахматовой

“Я СТАЛА ПЕСНЕЙ И СУДЬБОЙ…”

Литературно- музыкальный вечер-портрет А.А. Ахматовой

(Звучит музыка Бетховена – Увертюра к “Эгмонту” Гете.)

1-Й ВЕДУЩИЙ:

Добрый вечер, дорогие друзья! Литературная гостиная открывает для вас свои двери. Мы рады встрече с вами на вечере, посвященном памяти Анной Ахматовой.

(Музыка звучит громче. Демонстрируется портрет А.Ахматовой)

Бег времени ее судьбы, ее жизни, ее поэзии завершался. Череда уходящих в глубь прошлого событий сделала ее еще заметнее в мире поэзии. Она не сетовала на возраст. Она и старость принимала как должное. Была жизнестойкой, как татарник, пробиваясь к солнцу жизни из-под всех развалин, вопреки всему, оставаясь собой.

2-Й ВЕДУЩИЙ:

Когда ее возраст пересек 70-летнюю черту, когда ее черная челка, спускавшаяся на прямые строгие брови, освященная зеленовато-сероватым светом удлиненных глаз, побелела и откинулась на затылок, обнажив прекрасный, высокий лоб, когда ее походка стала подчеркнуто степенной, к ней пришла слава, не изменчивая и не ветреная, как прежде, и уже неотступно следовала за ней. Она принимала ее как должное, с полным сознанием своего достоинства как поэта и человека.

1-Й ВЕДУЩИЙ:

Всю жизнь она несла в своей душе солнце радости жизни, ее непостижимую прелесть и делилась с миром этим неубывающим редчайшими сокровищами. И ей благодарны все ,кто ищет общения с поэзией и умеет понимать ее благородную исключительность. Она оказалась выразителем правды Времени , и за это мы говорим ей спасибо и засыпаем цветами ее могилу. Ее поэзия вернулась к нам сегодня во всей ее первозданной чистоте и незамутненной светлой цельности.

АХМАТОВА (ее роль исполняет старшеклассница):

Биографию я принималась писать несколько раз, но как говорится , с переменным успехом. Последний раз это было в 46-ом году… она, насколько помню, была не очень подробной , но там были мои впечатления 44-го года- “Послеблокадный Ленинград”, “Три сирени”-о Царском селе и описание поездки в конце июля в Тернопи на фронт, чтобы читать стихи бойцам. Их мне теперь трудно восстановить. Остальное же настолько окаменело в памяти что исчезнет только со мною вместе.

2-Й ВЕДУЩИЙ:

Окола сто лет назад, в июле 1889 года, в пригороде Одессы в семье отставного инженера- механика Андрея Горенко родилась дочь Анна, которой было суждено войти в созвездие самых крупных русских поэтов. Очень мечтательная, не похожая на других, девочка начала писать стихи с 11 лет.

ЧТЕЦ:

Сжала руки под темной вуалью…

“Отчего ты сегодня бледна?”

- Оттого, что я терпкой печалью

Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь.

Искривился мучительно рот…

Я сбежала, перил не касаясь,

Я бежала за ним до ворот

Задыхаясь, я крикнула “Шутка

Все, что было. Уйдешь, я умру”

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: “Не стой на ветру”

ЧТЕЦ:

Не любишь, не хочешь смотреть?

О, как ты красив, проклятый!

И я не могу взлететь,

А с детства была крылатой.

Мне очи застит туман.

Сливаются вещи и лица,

И только красный тюльпан,

Тюльпан у тебя в петлице.

ЧТЕЦ:

Есть в близости людей заветная черта,

Ее не перейти влюбленности и страсти,-

Пусть в жуткой тишине сливаются уст

И сердце рвется от любви на части.

И дружба здесь бессильна ,и года

Высокого и огненного счастья,

Когда душа свободна и чужда

Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а ее

Достигшие – поражены тоскою…

Теперь ты понял, отчего мое

Не бьется сердце под твоей рукою.

(Звучит музыка из Увертюры к опере П.Чайковского «Евгений Онегин»)

АХМАТОВА:

Эти бедные стихи пустейшей девочки почему-то перепечатываются тринадцатый раз . Появились они и на некоторых иностранных языках. Сама я не предрекала им такой судьбы и прятали под диванные подушки номера журналов , где они впервые были напечатаны, чтобы не расстраиваться . От огорчения, что «Вечер» появился в печати, я уехала даже и Италию, а сидя в трамвае , думала, глядяна соседей: « Какие они счастливые – у них не выходит книжка»

1-Й ВЕДУЩИЙ продолжает:

Это было в 1912 году. Стихи перепечатывались 13 раз, но тем не менее российские молодые поэтессы того времени неизменно начинали свое творчество с подражания ее знаменитому «Сероглазому королю»

(Исполняется романс Вертинского.)

2-Й ВЕДУЩИЙ:

Так начинался ее путь, путь к совершенству, путь познания и самопознания , путь высокой ответственности души , самый тяжелый и единственно необходимый путь одаренных тягой к познанию творческих натур.

ЧТЕЦ:

В то время я гостила на земле

Мне дали имя при крещенье – Анна,

Сладчайшее для губ людских и слуха.

Так дивно знала я земную радость

И праздников считала не двенадцать ,

А столько, сколько было дней в году.

Я, тайному велению покорна,

Товарища свободного избрав,

Любила только солнце и деревья.

Однажды поздним летом иностранку

Я встретила в лукавый час зари,

И вместе мы купались в теплом море,

Ее одежда странной мне казалась,

Еще страннее – губы, а слова-

Как звезды падали сентябрьской ночью.

И, стройная, меня учила плавать,

Одной рукой поддерживая тело

Неопытное на тугих волнах.

И часто, стоя в голубой воде,

Она со мной неспешно говорила,

И мне казалось, что вершины леса

Слегка шумят, или хрустит песок,

Иль голосом серебряным волынка

Вдали поет о вечере разлук.

Но слов ее я помнить не могла

И часто ночью с болью просыпалась.

Мне чудился полуоткрытый рот,

Ее глаза и гладкая прическа.

Как вестника небесного, молила

Я девушку печальную тогда :

« Скажи, скажи, зачем угасла память

И, так томительно лаская слух,

Ты отняла блаженство повторенья?..»

И только раз, когда я виноград

В плетеную корзинку собирала,

А смуглая сидела на траве,

Глаза закрыв и распустивши косы,

И томную была и утомленной

От запаха тяжелых синих ягод

И пряного дыханья дикой мяты,-

Она слова чудесные вложила

В сокровищницу памяти моей ,

И, полную корзину уронив,

Припала я к земле сухой и душной,

Как к милому, ко

Так пишет она о своей юности , торжественно – одиночески, а ведь мало кто знает, что, когда она узнала о том что она Поэт, и поверила в эту неизбежность, не кто иной, как отец запретил ей подписываться отцовской фамилией Горенко и она взяла фамилию своей прабабушки – Ахматова

АХМАТОВА

на фоне прелюдии ля-мажор Шопена:

Годовалым ребенком я была перевезена на север – в Царское Село. Там я прожила да 16 лет. Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Стихи для меня начались не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина и Некрасова. Их знала моя мама. Училась я в царскосельной женской гимназии . Сначала плохо, потом – гораздо лучше, но всегда с неохотой. Когда родители мои развелись, мы с мамой переехали на юг. В 1910 году я вышла замуж за Гумилева, и мы поехали в Париж на месяц. В 12-м родился мой единственный сын – Лев.

2-Й ВЕДУШИЙ:

И именно тогда вышел первый ее сборник «Вечер». Напечатано 300 экземпляров. Критика отнеслась благосклонно к нему. А вслед за «Вечером» - «Чечетки».

АХМАТОВА:

Да. Хотя жизни второй книге было отпущено примерно шесть недель. В начале мая литературный Петербург замирал, все понемногу разъезжались. На этот раз расставание с Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград , все стало иным. Начиная с облика города. Казалось, маленькая книга любовной лирики должна была потонуть в мировых событиях. Время распорядилось иначе.

ЧТЕЦ:

Целый год ты со мной не разлучен,

А как прежде и весел и юн!

Неужели же ты не измучен

Смутной песней затравленных струн,-

Тех, что прежде, тугие, звенели,

А теперь их терзает без цели

Восковая, сухая рука…

Верно, мало кто нежен и любит светло,

Что ни ревность, ни гнев, ни досада
Молодое не тронут чело.

Тихий, тихий, и ласки не просит,

Только долго глядит на меня

И с улыбкой блаженной выносит

Страшный бред моего забытья.

ЧТЕЦ:

Там тень моя осталась и тоскует,

Все в той же синей комнате живет,

Гостей из города за полночь ждет

И образком эмалевый целует.

И в доме не совсем благополучно:

Огонь зажгут, а все-таки темно…

Не оттого ль хозяйке новой скучно,

Не оттого ль хозяин пьет вино

И слышит, как за тонкою стеною

Пришедший гость беседует со мною?

ЧТЕЦ:

Так много камней брошено в меня,

Что ни один из них уже не страшен.

И стройной башней стала западня,

Высокою среди высоких башен.

Строителей ее благодарю,

Пусть их забота и печаль минует.

Отсюда раньше вижу я зарю,

Здесь солнца луч последний торжествует.

И часто в окна комнаты моей

Влетают ветры северных морей,

И голубь ест из рук моих пшеницу…

А не подписанную мной страницу-

Божественна спокойна и легка,

Допишет Музы смуглая рука.

(Исполняется романс «На заре ты ее не буди» А.Варламова.)

АХМАТОВА:

Эти стихи написаны в Слепево. Я носила тогда зеленое малахитовое ожерелье и чепчик из тонких кружев. В моей комнате висела большая икона – Христос в темнице. Узкий диван был тогда твердым, что я просыпалась ночью и долго сидела, чтобы отдохнуть… Над диваном висел большой портрет Николая 1. Было ли в комнате зеркало – не знаю , забыла. В шкафу остатки старой библиотеки. Там, в Слекнево я встретила войну 1914 года, там провела последнее лето 17-го.

…Слепнево для меня как арка в архитектуре… сначала маленькая, потом все больше и больше и, наконец, - полная свобода (это если выходить).

ВЕДУЩИЙ:

Прелесть ее стихов как раз не в выдуманных, а в обычных земных радостях и печалях , не в сложных образах , а в сложности , неординарности чувства любящего человека. В ее стихах, словно высеченных из белого мрамора, подлинная пластинка образов . Ее стихи – как трава, вырвавшаяся к солнцу.

ЧТЕЦ: А.Блок так писал об А.Ахматовой:

«Красота страшна», - вам скажут-

Вы накинете лениво

Шаль испанскую на плечи

Красный розан – в волосах,

Красота проста», - Вам скажут –

Пестрой шалью неумело

Вы укроете ребенка,

Красный розан – на полу,

Но, рассеяно внимая

Всем словам, кругом звучащим ,

Вы задумаетесь грусно

И твердите про себя:

«Нестрашна и не проста я ;

Я не так страшна, чтоб просто

Убивать; не так проста я,

Чтоб не знать, как жизнь страшна»

ВЕДУЩИЙ:

Жизнь ее не была легкой. Беда шла за ней по пятам, но великая правда ее эпической лирики всегда исполнена мужества. И, наверное, поэтому многотысячные тиражи ее книги нарасхват. Высокая внутренняя свобода, которой она обладала , давала ей возможность не гнуться под любыми ветрами клевет и предательств, обид и несправедливостей. Чего только не выпало на ее долю. И смерть сестер, и тяжелые болезни, и личные трагедии; две революции , две страшные войны. Ее волновало все в этом мире, и она оставляла о нем свои заметы – поразительно точные – знаки добра и удивления, знаки боли и сочувствия.

ЧТЕЦ:

Я не искала прибыли и славы не ждала,

Я под крылом у гибели все тридцать лет жила.

***

А муза и глохла и слепла,

В земле истлевала зерном,

Чтоб снова, как Феникс из пепла,

В эфире восстать голубом!

АХМАТОВА:

С середины 20-х годов мои новые стихи почти перестали печатать, а старые – перепечатывать . Уже готовый двухтомник издательства Гессена («Петроград») был уничтожен, брань из эпизодической стала планомерной и продуманной, достигая местами 12 баллов, т.е. смертоносного шторма. Переводы, кроме писем Рубенса, много лет не издавали. Однако «Последняя сказка Пушкина» была напечатана в «Звезде». Запрещение относились только к стихам. Такова правда без прикрас . И вот я узнаю о себе из зарубежной печати: оказывается, после революции я перестала писать стихи совсем и не писала их да сорокового года. Но отчего же, отчего не переиздавались мои книги и отчего мое имя упоминалось только в окружении площадной брани?! Очевидно – это было желание безвозвратно замуровать меня в 10-е годы, и это желание имеет неотразимую силу и какой-то соблазн, непонятный для меня.

ЧТЕЦ:

По неделе ни слова ни с кем не скажу,

Все на камне у моря не сижу,

И мне любо, что брызги зеленой волны,

Словно слезы мои, солоны.

Были зимы и весны, да что-то одна

Мне запомнилась только весна.

Стали ночи теплее, подтаивал снег,

Вышла я поглядеть на луну,

И спросил меня тихо чужой человек,

Между сосенок встретив одну:

«Ты не та ли, кого я повсюду ищу,

О которой с младенческих лет,

Как о милой сестре, веселюсь и грущу?»

Я ответила: «Нет!»

А как свет поднебесный его озарил,

Я дала ему руки мои,

И он перстень таинственный мне подарил,

Чтоб меня уберечь от любви.

И назвал мне четыре приметы страны,

Где мы встретится снова должны:

Море, круглая бухта, высокий маяк,

А всего непременней – полынь…

И как жизнь началась, пусть и кончится так.

Я сказала, что знаю: аминь!

ЧТЕЦ:

Мне голос был. Он звал утешно,

Он говорил: «Или сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну черный стыд,

Я новым именем покрою

Боль поражений и обид»

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

ЧТЕЦ:

Небывалая осень построила купол высокий,

Был приказ облакам этот купол собой не темнить.

И дивилися люди: проходят сентябрьские сроки,

А куда провалились студеные, влажные дни?

Изумрудною стала вода замутненных каналов.

И крапива запахла, как розы, но только сильней.

Было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых,

Их запомнили все мы до конца наших дней.

Было солнце таким, как вошедший в столицу мятежник,

И весенняя осень так жадно ласкалась к нему,

Что казалось – сейчас забелеет прозрачный подснежник…

Вот когда пошел ты, спокойный, к крыльцу моему.

ЧТЕЦ:

И всюду клевета сопутствовала мне;

Ее ползучий шаг я слышала во сне

И в мертвом городе под беспощадным небом,

Скитаясь наугад за кровом и за хлебом.

И отблески ее горят во всех глазах,

То как предательство, то как невинный страх.

Я не боюсь ее. На каждый вызов новый

Есть у меня ответ достойный и суровый.

Но неизбежный день уже предвижу я,-

На утренней заре придут ко мне друзья,

И мой сладчайший сон рыданьем потревожат,

И образок на грудь остывшую положат.

Никем незнаема тогда она войдет,

В моей крови ее не бывшие обиды,

Вплетая голос свой в моленья панихиды.

И станет внятен всем ее постыдный бред,

Чтоб на соседа глаз не смог поднять сосед.

Чтоб в страшной пустоте мое осталось тело.

Чтоб в последний раз душа моя горела

Земным бессилием, летя в рассветной мгле,

И дикой жалостью к оставленной земле.

АХМАТОВА:

Отечественная война застала меня в Ленинграде. В конце сентября, уже во время блокады, я вылетела на самолете в Москву. До мая 44-го года я жила в Ташкенте, жадно ловила вести о Ленинграде, о фронте. Как и другие поэты, я часто выступала в госпиталях: читала стихи раненым бойцам. В Ташкенте я впервые узнала, что такое в палящий жар древесная тень и звук воды. А еще я узнала, что такое человеческая доброта: в Ташкенте я много и тяжело болела.

В мае 44-го я прилетела в весеннюю Москву, уже полную радостных надежд и ожиданий близкой победы. В июне я вернулась в Ленинград.

ЧТЕЦ:

И та, что сегодня прощается с милым,-

Пусть боль свою в силу она переправит.

Мы детям клянемся, клянемся могилам,

Что нас покориться никто не заставит!

ЧТЕЦ:

Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова,-

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем

Навеки!

ЧТЕЦ:

А вы, мои друзья последнего призыва!

Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.

Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,

А крикнуть на вест мир все ваши имена!

Да что там имена!

Ведь все равно- вы с нами!...

Все на колени, все!

Багряный хлынул свет!

И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами-

Живых с мертвыми: для славы мертвых нет!

ЧТЕЦ:

I

Славно начато славное дело

В грозном грохоте, в снежной пыли,

Где томится пречистое тело

Оскверненной врагами земли.

К нам оттуда родные березы

Тянут ветки, и ждут , и зовут,

И могучие деды-морозы

С нами сомкнутым строем идут.

II

Вспыхнул над морем первый маяк

Других маяков предтеча,-

Заплакал и шапку снял моряк,

Что плавал в набитых смертью морях

Вдоль смерти и смерти навстречу.

III

Победа у наших стоит дверей…

Как гостью желанную встретим?

Пусть женщины выше поднимут детей,

Спасенных от тысячи смертей,-

Так мы долгожданной ответим!

АХМАТОВА:

на фоне «Вальса №7» Шопена:

Я с самого начала все знала про стихи- и никогда не знала о прозе. Первый мой опыт все очень хвалили, но я конечно не верила. После ареста сына сожгла вместе с архивом. В 62-м году закончила «Поэму без героя», которую писала 20 лет. В последние годы много переводила. Я не переставала писать стихи. Когда я писала их я жила теми ритмами, которые звучали а героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных. И если поэзии суждено цвести в XX веке, именно на моей родине, я , смею сказать, всегда была радостной и достоверной свидетельницей. И я уверена, что еще сейчас мы не до конца знаем, каким волшебным хором поэтов мы обладаем, что русский язык молод и гибок, что мы их любим и верим им.

(Исполняется Стрекозный вальс из сюиты Д.Шостаковича.)

ВЕДУЩИЙ:

на фоне «Ноктюрна» Фильда:

Ее похоронили под Ленинградом в поселке Комарово на Карельском перешейке, на кладбище среди соснового леса. И летом, и зимой на ее могиле лежат живые цветы. Розы. Ландыши. Цикламены. И ромашки тоже. Дорожка к могиле не заносит снегом зимой и не зарастает травой летом. Ветер с залива шумит в вершинах сосен, и они разговаривают, чуть раскорячиваясь, между собой, о чем-то своем. К ней приходит и юность, и старость, приходят женщины и мужчины. Такая у нее участь. Ведь истинный поэт живет очень долго и после смерти , и люди будут идти сюда долго, очень долго.

(Музыка звучит громче, а затем стихает.)