«Как слово наше отзовётся…»: И. С. Тургенев и Ф. И. Тютчев (1)

И. С. Тургенев и Ф. И. Тютчев тесно связаны творчески и биографически. Между писателем и поэтом существовало взаимное человеческое и творческое притяжение, психологическая совместимость. На это указывают их произведения, эпистолярное наследие. Впечатлениями о личности и творчестве Тургенева Тютчев делился с самыми близкими ему людьми. Так, в сентябре 1852 года поэт писал своей супруге Эрнестине Фёдоровне: «я только что прочитал два тома «Записок охотника» Тургенева, где встречаются восхитительные страницы, отмеченные такой мощью таланта, которая благотворно действует на меня: понимание природы часто представляется вам как откровение. Нам нужно прочесть это вместе» [1].

В письме жене от 10 декабря 1852 года, намекая на обстоятельства ареста и высылки из столицы Тургенева в его имение Спасское-Лутовиново Орловской губернии, Тютчев горячо сочувствовал изгнаннику: «И когда подумаешь, что вследствие какого-то грубого недоразумения… Надо пожелать ему, художнику, найти в своём таланте достаточно воздуха и сил, чтобы не дать задохнуться человеку…» Поэт надеялся, что Тургенев по-соседски приедет погостить в тютчевское родовое имение Овстуг, расположенное в той же Орловской губернии: «Если он вас навестит, чего я вам желаю от всего сердца, передай ему от меня душевный привет» (139). Разделяя читательские впечатления о «Записках охотника», Тютчев прибавлял: «Я так и думал, что ты оценишь книгу Тургенева. Полнота жизни и мощь таланта в ней поразительны» (186).

Ранее – ещё до близкого знакомства с Тургеневым – Э. Ф. Тютчева в письме к П. А. Вяземскому от 8 ноября 1849 года сообщала: «На днях состоялся литературный вечер у кн. Одоевского. Читали драму, озаглавленную «Нахлебник». <…> Актёр Щепкин, как говорят, превосходно прочёл пьесу. Мой муж находит, что это произведение отличается захватывающей и трагической правдой» (138).

В начале декабря 1853 года Тургенев возвратился из своего имения в столицу, и уже 19 декабря Тютчев извещал жену: «изгнанник Тургенев вернулся в Петербург и живёт по соседству со мной. Я часто и с удовольствием вижусь с ним» (139). Эти строки свидетельствуют о том, что между двумя авторами установилось близкое знакомство и дружеские отношения, которые Тургенев высоко ценил. В предисловии к собранию своих романов 1880 года он называет имя Тютчева и прибавляет: «дружбой которого я всегда гордился и горжусь» [2].

В результате их общения Тургеневу удалось уговорить поэта на издание его стихов отдельной книгой. Как известно, Тютчев очень небрежно относился к судьбе своих творений, называл их то «бумагомараньем», то «стихами-подкидышами» [3]. Справедливо предвидя, что грядёт важное событие в русской литературе, И. С. Тургенев 10 февраля 1854 года с удовлетворением сообщал С. Т. Аксакову о своих усилиях: «Я сделал здесь две хорошие вещи: уговорил Тютчева (Фёдора Ивановича) издать в свет собранные свои стихотворения и помог Фету окончательно привести в порядок и выправить свой перевод Горация» [4]. Без непосредственного участия Тургенева многие тютчевские стихотворения никогда бы не дошли до читателя. Только благодаря стараниям писателя было осуществлено первое издание собрания стихотворений Тютчева [5], что принесло Тургеневу «душевную радость»: «мы не могли душевно не порадоваться собранию воедино разбросанных доселе стихотворений» (5, 423).

Заслуга Тургенева также и в том, что он, искренне восхищённый творчеством своего старшего современника, выступил как его горячий сторонник, стремясь расширить круг читателей и ценителей Тютчева. Так, благодаря Тургеневу состоялось знакомство с тютчевской поэзией Льва Николаевича Толстого, который сразу стал её почитателем: «Когда-то Тургенев, Некрасов и К⁰ едва могли уговорить меня прочесть Тютчева. Но зато когда я прочёл, то просто обмер от величины его творческого таланта» [6].

Будучи сотрудником редакции журнала «Современник», Тургенев продолжил начатое Некрасовым в статье «Русские второстепенные поэты» открытие Тютчева как поэта «первостепенного». В апрельском выпуске «Современника» за 1854 год Тургенев поместил свою статью «Несколько слов о стихотворениях Ф.И. Тютчева». Это один из первых литературно-критических отзывов о творчестве Тютчева, в котором дана объективная оценка его поэзии, в те годы мало известной и недостаточно глубоко понимаемой читателями и критикой. Высоко оценивая Тютчева, Тургенев «переводит» его из разряда «русских второстепенных поэтов» в ранг авторов первого ряда и ставит даже выше «более даровитых из теперешних наших поэтов»: Фета, Некрасова, Майкова и др.: «г. Тютчев <…> стоит решительно выше всех своих собратов по Аполлону» (5, 423).

Для писателя, органично усвоившего пушкинские традиции, Тютчев особенно дорог прежде всего как наследник и преемник Пушкина. Тургенев заметил, что стихи Тютчева поражают «почти пушкинской красотой своих оборотов» (5, 425). Анализ тургеневской статьи показывает, что автор «открывает» «одного из самых замечательных наших поэтов, как бы завещанного нам приветом и одобрением Пушкина» (5, 423), не только для читателей, но и для себя самого.

Очевидно, что Тургенев работал над статьёй под свежим и сильным впечатлением от тютчевской поэзии, осмысливал и прочувствовал её заново. Он увидел в Тютчеве проникновенного лирика, мыслителя и художника, по духу близкого своим собственным творческим устремлениям. Отмечая своеобразие таланта Тютчева, Тургенев в небольшой по объёму статье сумел развить целую теорию поэтического искусства, опираясь опять-таки на художественные образы, подсказанные тютчевской лирикой. Так, например, в рассуждениях Тургенева различима натурфилософская образность стихотворения «Не то, что мните вы, природа»:

<…> Вы зрите лист и цвет на древе:

Иль их садовник приклеил?

Иль зреет плод в родимом чреве

Игрою внешних, чуждых сил? <…> [7]

«Драгоценным» качеством тютчевских стихов Тургенев считает их естественность, неотделимость от личности поэта, которому талант ниспослан в дар: «от его стихов не веет сочинением; <…> они не придуманы, а выросли сами, как плод на дереве» (5, 424). Поэтические образы получают в тургеневской статье дальнейшее идейно-эстетическое развитие: «Из отрубленного высохшего куска дерева можно выточить какую угодно фигурку; но уже не вырасти на том суке свежему листу, не раскрыться на нём пахучему цветку, как ни согревай его весеннее солнце» (5, 424).

Важно отметить, что Тютчев смотрел на стихотворцев как на любимых детей матери-природы. В лирическом послании Фету «Иным достался от природы инстинкт пророчески-слепой…» можно усмотреть тютчевскую самохарактеристику и в то же время отнести эти строки к Тургеневу, который, согласно глубоко верному суждению поэта, сумел уловить «сокровенное природы со всей её поэзией» (186):

Великой Матерью любимый,

Стократ завидней твой удел –

Не раз под оболочкой зримой

Ты самоё её узрел… (250).

Чуткий к поэтическому слову и его интонациям, Тургенев отмечает, что поэт не только «дитя» матери-природы, но и сам в свою очередь, образно говоря, является «матерью» своих стихов. Он должен «выносить» произведение «у своего сердца, как мать ребёнка в чреве» (5, 425).

Поэзия Тютчева в восприятии Тургенева позволяет писателю глубже осмыслить собственные эстетические взгляды и принципы. Гармония стиха, «обаяние мерной лирической речи», «соразмерность таланта с самим собою», «соответственность его с жизнью автора» (5, 423 – 424) – наиболее ценные качества тютчевской лирики, указанные в статье, характерны также и для самого Тургенева. Его статья, одухотворённая задушевной лирической интонацией, стала яркой страницей в истории творческого взаимодействия двух художников русского слова.

Способность к восприятию тютчевской поэзии явилась для Тургенева обобщённым критерием наличия либо отсутствия эстетического чувства: «О Тютчеве не спорят, – категорически заявил писатель в письме к Фету от 27 декабря 1858 года, – кто его не чувствует, тем самым доказывает, что он не чувствует поэзии» (3, 254 – 255).

В то же время литературные оценки взаимодействовали с собственными художественными поисками Тургенева. Складу его писательского мышления отвечали глубокий психологизм и философичность тютчевской лирики: «великие мысли, если они действительно велики, выходят не из одной головы, но из сердца» (5, 425). «Осердеченное» ощущение таинственной сущности жизни, изображаемой в свете религиозно-философских и эстетических представлений, свойственны обоим художникам. Писателю близок характерный для Тютчева поэтический образ «очарованной души», устремлённой к недосягаемым тайнам бытия.

С точки зрения Тургенева, любовь, возможно, «самая недоступная из этих тайн» (10, 160). В повесть «Фауст», тема которой – непостижимая игра судьбы, действие «тайных сил» (7, 16) в жизни каждого человека, – органично вплетается строфа из стихотворения Тютчева «День вечереет, ночь близка…»:

Крылом своим меня одень,

Волненье сердца утиши, –

И благодатна будет тень –

Для очарованной души… (7, 33)

В поэтическом тексте в особенности проявляется необъяснимость, иррациональность романтического любовного чувства:

Лишь ты, волшебный призрак мой,

Лишь ты не покидай меня!. (193)

Стихотворение завершается каскадом вопросов, на которые, как и в повести «Фауст», человеку в его земной юдоли ответа не дано:

Кто ты? Откуда? Как решить,

Небесный ты или земной?

Воздушный житель, может быть,

Но с страстной женскою душой (193).

Философско-психологические открытия метафизических глубин вселенской жизни и противоречивых движений человеческой души, лирический самоанализ, романтическая одухотворённость – важные сферы пересечения художественных миров Тургенева и Тютчева. Поэт уже в «Записках охотника» проницательно уловил тургеневское стремление к синтезу реалистических и романтических начал – «реального и сокровенного»: «Редко встречаешь в такой мере и в таком полном равновесии сочетание двух начал: чувства художественности и чувства глубокой человечности. С другой стороны, не менее поразительно сочетание реальности в изображении человеческой жизни со всем, что в ней есть сокровенного» (186). В полной мере редкостное соединение указанных свойств, поразивших Тютчева в тургеневской прозе, относится и к эстетическим качествам его собственной поэзии и свидетельствует о взаимном глубинном проникновении двух авторов в их художественные миры.

Самобытная «поэзия мысли» Тютчева получила своё отражение в оригинальном тургеневском цикле «Стихотворения в прозе» (1878–1882). Существует своеобразное «притяжение» между тургеневскими лирическими миниатюрами и поэтическими шедеврами Тютчева. Их общая этико-философская направленность очевидна. Во многом сходны лирические ситуации. Построение лирико-философских образов в «малом жанре» стихотворений в прозе сродни тютчевскому. На это Тургенев обратил внимание ещё в своей статье: «каждое его <Тютчева. – А.Н.-С.> стихотворение начиналось мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления <…> мысль г. Тютчева никогда не является читателю нагою и отвлечённою, но всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы» (5, 426).

Преемственные связи обнаруживаются также и в проблематике, и в общей тональности произведений двух художников. Обратим внимание на некоторые важные моменты творческой параллели «Тургенев – Тютчев».

Прежде всего они обнаруживаются в стремлении двух художников к лирико-философским обобщениям многолетних сокровенных раздумий о смысле бытия, к раскрытию сложных душевных конфликтов, в которых проявляется глубоко выстраданное «я» лирического героя. Тургеневский цикл, обозначенный в подзаголовке «Senilia» («Старческое»), – лирическое завещание писателя, его последняя исповедь, близкая по тематике и эмоционально-психологической настроенности поэтически исповедальной лирике Тютчева:

То потрясающие звуки,

То замирающие вдруг…

Как бы последний ропот муки,

В них отозвавшися, потух! («Проблеск», 29)

Проблема жизни и смерти – центральная в цикле «Стихотворений в прозе» – характерна и для тютчевской поэзии.

Дни сочтены, утрат не перечесть,

Живая жизнь давно уж позади… («Брат, столько лет…», 307)

Оба автора испытывают извечный ужас перед лицом неотвратимой смерти. «При всём желании нельзя избежать чувства всё возрастающего ужаса, видя, с какой быстротой исчезают один за другим наши оставшиеся в живых современники, – писал Тютчев 14 сентября 1871 года. – Они уходят, как последние карты пасьянса» (172). Пессимистический и трагический характер носят стихотворения в прозе Тургенева «Старуха», «Черепа», «Последнее свидание», «Встреча», «Насекомое» и другие.