Учимся читать лирическое произведение М. Ю. Лермонтов

Альбеткова Р.И. Учимся читать лирическое произведение

М. Ю. Лермонтов

Но хочет все душа моя

Во всем дойти до совершенства…

Я ищу свободы и покоя…

М. Ю. Лермонтов

Ветка Палестины

В основу стихотворения положен реальный факт. Как свидетельствует приятель Лермонтова А. Н. Муравьев, незадолго до того совершивший путешествие по святым местам, поэт увидел в его доме ветку, привезенную из Палестины. Первоначально Лермонтов даже собирался посвятить ему стихотворение, но уже в наборе вычеркнул посвящение – возможно, потому, что не хотел связывать важные для него мысли и образы, которые в стихах выражены, с конкретным биографическим фактом.

Мы уже раньше отмечали, как важно для понимания смысла того или иного художественного произ­ведения знать время его написания, обстоятельства, тому способствовавшие, биографические подробно­сти из жизни автора. В данном случае это поможет глубже понять стихотворение. Дата написания стихо­творения остается открытой, но литературоведы предполагают, что, скорее всего, это февраль 1837 года. Уже не стало Пушкина, уже написано сразу ставшее известным горькое и протестное «Смерть Поэта». Лермонтову грозила опала, он искал помощи у Муравьева, имевшего связи в Третьем отделении. Необ­ходимо подчеркнуть: ветку пальмы поэт увидел в образной – комнате с иконами, там же написал стихи. Отсюда – устойчивые символы Священного Писания.

При входе Иисуса в Иерусалим, сообщается в Евангелии, народ славил Его и постилал свои одежды на Его пути, «а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге» (Мф. 21:8). Эти деревья – пальмы; люди, встречающие Иисуса, постилали пальмовые ветви. На Востоке моля­щиеся стоят на Всенощной праздника Входа Господня в Иерусалим с ветвями пальм, а у нас – по на­шему климату – с ветками вербы.

Может быть, для лучшего восприятия этого стихотворения читателю поможет такая подробность: Муравьев подарил Лермонтову пальмовую ветку, и она хранилась у него в ящике под стеклом.

Прочитайте стихотворение.

Скажи мне, ветка Палестины:

Где ты росла, где ты цвела?

Каких холмов, какой долины

Ты украшением была?

У вод ли чистых Иордана

Востока луч тебя ласкал,

Ночной ли ветр в горах Ливана

Тебя сердито колыхал?

Молитву ль тихую читали,

Иль пели песни старины,

Когда листы твои сплетали

Солима бедные сыны?

И пальма та жива ль поныне?

Все так же ль манит в летний зной

Она прохожего в пустыне

Широколиственной главой?

Или в разлуке безотрадной

Она увяла, как и ты,

И дольний прах ложится жадно

На пожелтевшие листы?..

Поведай: набожной рукою

Кто в этот край тебя занес?

Грустил он часто над тобою?

Хранишь ты след горючих слез?

Иль, Божьей рати лучший воин,

Он был, с безоблачным челом,

Как ты, всегда небес достоин

Перед людьми и Божеством?..

Заботой тайною хранима,

Перед иконой золотой

Стоишь ты, ветвь Ерусалима,

Святыни верный часовой.

Прозрачный сумрак, луч лампады,

Кивот и крест, символ святой…

Все полно мира и отрады

Вокруг тебя и над тобой.

Вы, конечно, почувствовали напряженную, страстную вопросительную интонацию, которая делает стихотворение похожим на музыкальное произведение. Эта интонация развивается от строфы к строфе, ее создает стих – четырехстопный ямб в сочетании с синтаксическим построением, для которого харак­терны риторические обращения, повелительные глаголы, начинающие циклы вопросов, – скажи, поведай, вопросительные местоимения где, каких, какой, кто, разнообразные повторы, в том числе повторяющиеся синтаксические конструкции с частицей ли (ль) и союзом или (иль).

Стихотворение напоминает музыкальное произведение еще и удивительной стройностью, симмет­рией трехчастного построения: вопросы, обращенные к ветке (1-я строфа), – ответ тоже в форме вопро­сов (2-я и 3-я строфы), снова вопросы, уже о пальме (первая строка 4-й строфы), – новый ответ, опять в форме вопроса, не окончательный (4-я и 5-я строфы), еще вопросы о паломнике (две строки 6-й строфы) – и ответ, сначала в вопросительной форме (конец 6-й – 7-я строфа), а затем – итог размышле­ний (8-я и 9-я строфы). Эта стройность создает у читателя эстетическое чувство, ощущение красоты, со­вершенства художественного слова.

У читателя тоже могут появиться вопросы. Например, почему вдруг ветка пальмы, увиденная поэтом, вызвала у него такое острое переживание, вылившееся в художественной форме? Потому, ответит сам себе компетентный читатель, что речь здесь идет не только о ветке, а о чем-то более важном.

Стихотворение начинается с вопроса: «Скажи мне, ветка Палестины: / Где ты росла, где ты цвела?» На первый взгляд он может показаться странным. Неужели ветка была украшением холмов или долины? И как это ее листы сплетали? Однако перед нами художественный образ, а здесь иные законы, чем у логики. Образ многозначен: речь идет одновременно о ветке и о пальме, и возникает пока еще неявная мысль о том, что они насиль­ственно разлучены. И конечно, в художественном произведении в словах возникает иной, философский смысл – это уже не только ветка и пальма, это символически обозначенные судьбы людей, любящих, страдающих и гибнущих в разлуке.

Вы читаете 2-ю и 3-ю строфы, и в вашем воображении создается прекрасный образ экзотического мира, роскошные картины знойного Востока. «Восточный стиль» в русской поэзии традиционно связан с демонстрацией мужественности, стойкости характера. Имена собственные, олицетворения и метони­мии (например: востока луч вместо «солнечные лучи в жарких восточных землях») помогают создать этот образ.

Затем опять следуют вопросы. Сначала речь идет о возможной счастливой судьбе: «И пальма та жива ль поныне? / Все так же ль манит в летний зной / Она прохожего в пустыне / Широколиственной гла­вой?» Яркая картина могла бы быть воспринята с положительной эмоциональной окраской, если бы предложение не было вопросительным. Для трагического самосознания Лермонтова счастливая судьба кажется невозможной, и возникает второе предположение о горьком конце. И теперь скрытое вначале оказывается явным: с первых строк поэт развивал свою основную тему – одиночества. Ветка, как знако­мый вам дубовый листок, оторвана от родного дерева, страдает от одиночества. Но здесь страдает не только ветка, страдает и гибнет в разлуке и пальма тоже. За «судьбами» ветки и пальмы мы видим траги­ческую судьбу поэта: его вопросы на самом деле обращены к самому себе. Избрав форму обращения «к ветке», Лермонтов, возможно, пытается скрыть внутреннее беспокойство и душевное смятение, не поки­дающее его чувство опасности.

Пятая строфа – эмоциональная кульминация этой темы. Обратите внимание на словесный ряд с вы­сокой и трагической эмоциональной окраской: в разлуке безотрадной, увяла, дольний прах, жадно, пожелтевшие листы…Все слова говорят о трагедии, о смерти. Уже слово разлука несет отрицательную эмоцию, а она еще усилена эпитетом безотрадной. Слово прах – славянизм, и потому оно создает высокую окраску и в прямом (устаревшем) значении – «земная пыль», и в другом, тоже высоком значении: «останки умершего».

А ветка тоже увяла? В стихотворении как будто об этом сказано: увяла, как и ты. Но дальнейший текст этому противоречит. Мысль обращается к тому, кто принес ветку в наш край. Его образ тоже окрашен высокой эмоцией. О нем говорит эпитет набожной рукою. И эти слова заставляют по-новому взглянуть на трагедию. Пока поэт видел только «горизонталь» – взаимоотношения любящих, разлуку, несущую гибель, – ситуация была безнадежной. Но есть еще «вер­тикаль», взгляд на событие в ином свете, встает вопрос о том, почему и зачем страдают разлученные. И тогда судьба ветки предстанет иначе. Ветка – символ веры…

Переходом к новой мысли явился образ паломника. Он также раздваивается: то ли это одинокий страдалец (грустил, след горючих слез), то ли человек, преисполненный глубокой веры, Божьей рати лучший воин, с безоблачным челом, небес достоин. Но явно ответ содержится во втором портрете, не только потому, что он более развернут, но потому, что и ветка тоже оказывается достойной небес (как и ты). И теперь образ поднимается до символа: ветка Палестины – Святыни верный часовой.

Перечитайте две последние строфы – какой замечательной, яркой картиной, полной умиротворения и любви, заканчивается стихотворение! Мы видим золотую икону в киоте за стеклом, горящую перед ней лампаду, крест и осеняющую святыню пальмовую ветвь, охраняющую ее, как верный часовой. Так вот для чего ветка была разлучена с пальмой! Горечь и боль одиночества побеждены верой в Бога, наде­ждой на спасение, в сердце воцаряется любовь: «Все полно мира и отрады».

Вспоминается стихотворение Лермонтова «Молитва» 1839 года, где поэт говорит о преодолении тя­желого состояния души в молитве: «И верится, и плачется, / И так легко, легко…» Это же ощущение пе­редано в словах: «И счастье я могу постигнуть на земле, / И в небесах я вижу Бога» (стихотворение «Ко­гда волнуется желтеющая нива…»). И мы вместе с поэтом проникаемся надеждой, ибо мир и отрада по­селяются в душе того, кто преодолел страх одиночества, с честью выдержал удары судьбы.

«На светские цепи…»

Произведение опубликовано после смерти Лермонтова. Известно, что оно написано в 1840 году и связано с именем Марии Алексеевне Щербатовой. Поэт открывает свои чувства и мысли, вызванные впечатлением от встречи с этой женщиной. Ей также посвящены стихи «Отчего» и «Молитва» («В ми­нуту жизни трудную…»).

* * *

На светские цепи,

На блеск утомительный бала

Цветущие степи

Украйны она променяла.

Но юга родного

На ней сохранилась примета

Среди ледяного,

Среди беспощадного света.

Как ночи Украйны,

В мерцании звезд незакатных,

Исполнены тайны

Слова ее уст ароматных,

Прозрачны и сини,

Как небо тех стран, ее глазки,

Как ветер пустыни,

И нежат и жгут ее ласки.

И зреющей сливы

Румянец на щечках пушистых.

И солнца отливы

Играют в кудрях золотистых.

И следуя строго

Печальной отчизны примеру,

В надежду на Бога

Хранит она детскую веру;

Как племя родное,

У чуждых опоры не просит,

И в гордом покое

Насмешку и зло переносит.z

От дерзкого взора

В ней страсти не вспыхнут пожаром,

Полюбит не скоро,

Зато не разлюбит уж даром.

Что нам известно о М. А. Щербатовой? Вот сухая справка комментатора: «Мария Алексеевна Щербатова, урожд. Штерич (ум. 1879), княгиня. Лермонтов был увлечен ею в 1839–1840 гг.» («М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников»).

Вот что рассказали о ней современники.

М. А. Корф (учился вместе с Пушкиным в Лицее, автор воспоминаний):

«Несколько лет тому назад молоденькая и хорошенькая Штеричева, жившая круглою сиротою у своей бабки, вышла замуж за молодого офицера кн. Щербатова, но он, спустя менее года, умер, и моло­дая вдова осталась одна с сыном, родившимся уже через несколько дней после смерти отца. По проше­ствии траурного срока она натурально стала являться в свете, и столько же натурально, что нашлись тот­час и претенденты на ее руку и просто молодые люди, за ней ухаживавшие. В числе первых был гусар­ский офицер Лермонтов, едва ли не лучший из теперешних наших поэтов; в числе последних – сын французского посла Баранта, недавно сюда приехавший для определения в секретари здешней миссии».

А. П. Шан-Гирей (родственник Лермонтова, один из близких ему людей):

«Зимой 1839 года Лермонтов был сильно заинтересован кн. Щербатовой… Мне ни разу не случалось ее видеть, знаю только, что она была молодая вдова, а от него слышал, что такая, что ни в сказке сказать, ни пером написать. То же самое… думал про нее и г. де Барант, сын тогдашнего французского послан­ника в Петербурге. Немножко слишком явное предпочтение, оказанное на бале счастливому сопернику, взорвало Баранта…»

В свете говорили, что Щербатова была причиной дуэли поэта с де Барантом.

«Верно, Лермонтов дрался с Бар(антом) за кн. …?» – спрашивает А. И. Тургенев П. А. Вяземского в письме. А в мае 1840 года записывает в дневнике: «Был у кн. Щерб(атовой). Сквозь слезы смеется. Любит Лермонт(ова)».

Спустя более чем сто лет, в 1952 году, К. Г. Паустовский написал поэтичный рассказ «Разливы рек» – о встрече Лермонтова с княгиней Щербатовой по пути на юг. Изображенные в нем события вымышлен­ные, но чувства героев показаны ярко.

Эти сведения вы можете сопоставить со стихами и представить себе портрет княгини Щербатовой, понять, каковы были взаимоотношения ее с Лермонтовым. Вы даже заметите реальные подробности биографии героини – например, в стихах прямо сказано о том, что Щербатова выросла на Украине: «На светские цепи… / Цветущие степи / Украйны она променяла», и ее портрет дан в сравнениях с украин­ской природой. Но при этом стихотворение окажется всего лишь иллюстрацией к биографии поэта. Нам же важно не то, какой была на самом деле Щербатова, а то, какой ее увидел и изобразил Лермонтов. Важно то, что перед нами произведение искусства, что поэт создал художественный образ героини, а рядом с ним – образ Украины, и использовал это как повод, чтобы поделиться своими размышлениями. Дабы их понять, надо вникнуть в текст.

Художественная идея стихотворения основана на параллелизме: черты, присущие личности княгини Щербатовой, поэт соотносит с характером и судьбой ее родного края, родного народа. Восхищаясь внутренней и внешней красотой героини, Лермонтов любовно лепит образ женщины, способной испы­тывать сильные чувства, наделенной «детской верой», а потому ей трудно противостоять «беспощадному свету». Здесь мы видим привычную для Лермонтова (да и для Пушкина!) антитезу – человек и «свет». И конечно, на стороне человека все силы Природы, ее питающие соки, ее вдохновенная вольность.

Читая стихотворение, прежде всего вы почувствуете удивительную мелодичность стиха – сочетание двустопного и трехстопного амфибрахия, медленного размера, придающего речи плавность движения, упорядоченность, то есть красоту. Стих в сочетании с гармо­нией звуков, поэтичной лексикой, инверсиями в построении предложений создает высокую эмоцию, согласуется с гармоничным и прекрасным обликом героини.

Вдумайтесь, как удивительно сравнение речи героини с мерцанием звезд: «Как ночи Украйны, / В мерцании звезд незакатных, / Исполнены тайны / Слова ее уст ароматных…» Вместо привычного срав­нения глаз со звездами здесь предмет сравнения – звучащие слова. Лермонтов вообще чуток к интонации речи, вспомните его замечание в повести «Княжна Мери» о разговоре любящих, в котором «значение звуков заменяет и дополняет значение слов, как в итальянской опере»; вспомните стихотворение «Есть речи – значенье…»: «Из пламя и света рожденное слово», как внезапный луч, освещает жизнь и придает ей смысл, открывает путь к взаимопониманию, к избавлению от мук одиночества. Такое слово порой значительнее молитвы и борьбы: «Не кончив молитвы, / На звук тот отвечу, / И брошусь из битвы / Ему я навстречу». Таковы и слова героини, исполненные тайны, смысл ее речей так же бесконечно глубок, как ночное небо со звездами.

Вникая в смысл произведения, вы поймете, какой увидел поэт свою героиню. Она свободна (в гордом покое насмешку и зло переносит), а свобода, чувство гордости, человеческого достоинства, вера в людей и сознание своего высокого предназначения присуще всем любимым героям Лермонтова. Героиня полна жизни, у нее пламенная живая душа, она полюбит не скоро, зато не разлюбит уж даром, в ее облике есть глубина и тайна, есть нечто детское, и эти черты тоже всегда предпочтительны для Лермонтова. И наконец, она – воплощение гармонии с природой, с миром, с Богом. В этом образе поэт представил нам свой идеал – и это не фантазия, а реальная женщина.

Образ героини противопоставлен окружающему ее миру. В этом враждебном ей мире проступают знакомые вам по другим произведениям черты: неволя (светские цепи), мертвенность (блеск утомительный, ледяного), дисгармоничность (среди беспощадного света). Но в отличие от других произведений, где герой – страждущий одиночка, здесь у героини есть опора. Это родина, народ и Бог. Теперь понятно, почему поэт так настойчиво сравнивает детали портрета героини с картинами украинской природы: она выросла в гармонии с при­родой и сама является частичкой природы. Понятно, что придает ей уверенность в своих силах, способ­ность переносить насмешку и зло: она, следуя строго печальной отчизны примеру, вобрала в себя образ мыслей и чувств своего народа. И наконец, как и ее народ, в надежду на Бога хранит она детскую веру.

И это придает светлую окраску ее образу и всему произведению.

Отчего

Стихотворение «Отчего», как и «На светские цепи…», посвящено княгине М. А. Щербатовой, но об­раз-переживание здесь несет иную окраску. Читая это лирическое размышление, постарайтесь вникнуть в сложное чувство героя – грусть, тревогу, горечь.

Мне грустно, потому что я тебя люблю,

И знаю: молодость цветущую твою

Не пощадит молвы коварное гоненье.

За каждый светлый день иль сладкое мгновенье

Слезами и тоской заплатишь ты судьбе…

Мне грустно… потому что весело тебе.

Отчего вдруг возникает пронзительное ощущение жажды счастья и невозможности его? Ведь в сти­хотворении очень немного специальных средств художественной выразительности. Но поэтичность и глубину придает произведению, во-первых, то, что это стихи, а мы уже не раз отмечали, как благодаря членению на соизмеримые отрезки высказывание превращается в факт искусства. Во-вторых, это искус­ство слова – мы видим мастерство поэта, проявившееся в естественности речи, будто внезапно вылив­шейся в минуту раздумья, и вместе с тем в удивительной точности, сжатости и емкости поэтического слова. В стихотворении всего шесть строк, это монолог, в котором поэт предсказывает возлюбленной ее будущее. В основе этого маленького стихотворного шедевра – реальная лирическая ситуация, парадок­сально увиденная поэтом: цветущая молодость любимой женщины даже в светлый день иль сладкое мгновенье вызывает у героя предощущение горести и мрачные чувства: «Слезами и тоской заплатишь ты судьбе».

Поэтичность и глубину придают стиху также инверсии. Сравните: молодость цветущую твою — твою цветущую молодость; молвы коварное гоненье — коварное гоненье молвы; заплатишь ты — ты заплатишь. Почувствовали, какими значительными становятся слова от того, что оказываются на необычном месте в предложении, как поэтична инверсированная речь?

К тому же каждое слово наполнено глубоким смыслом, потому что вызывает ассоциации. Вспомните: пал, оклеветанный молвой, мелочные обиды, мнения света, коварный шепот насмешливых невежд – такие образы из стихотворения «Смерть Поэта» возникают перед нами, когда читаем выражение молвы коварное гоненье. А молодость цветущую — тоже яркий, типично лермонтовский образ, вызывающий в памяти и цветущий оазис в «Трех паль­мах», и живую душу героини стихотворения «На светские цепи…», и создание мечты героя стихотворения «Как часто, пестрою толпою окружен…» – с глазами, полными лазурного огня, и многое еще.

В художественном мире поэта утверждается единый идеал, связанный с представлением о полноте жизни, включающей в себя свободу и гармонию. Ему противостоит мертвенный и душный мир вражды, неволи и душевного холода. Любимые герои Лермонтова – люди с пламенной душой, стремящиеся к свободе и единству с природой. Таковы герои стихотворений «Бородино», «Смерть Поэта», «Памяти А. И. Одоевского», «На светские цепи…», «Парус», «Родина», «И скучно и грустно» и других. Лермонтову ненавистны бездушные люди, приличьем стянутые маски, толпа, для потехи травившая Поэта, убийца, который хладнокровно навел удар, Свободы, Гения и Славы палачи.

И в стихотворении «Отчего» вы теперь не пройдете мимо, не заметив противопоставления: молодость цветущую, светлый день, сладкое мгновенье, весело – не пощадит, коварное гоненье, сле­зами и тоской заплатишь. И обязательно почувствуете характерную для Лермонтова антитезу: живой человек и мертвенная злобная толпа, искренность и коварство, стремление к гармонии и невозможность ее, неизбежность жес­токой расплаты за радости бытия, за попытку жить по-своему, свободно.

Как много говорит нам повтор мне грустно, потому что… в первой и последней строках стихотворения. Ведь в первой строке уже сказано главное: я тебя люблю. Но дело ведь и в том, что героиня не осознает опасности, ей весело, она не чувствует беды. Такое детское простодушие тоже сближает ее образ с образом поэта. Вспом­ните:

Зачем от мирных нег и дружбы простодушной

Вступил он в этот свет завистливый и душный

Для сердца вольного и пламенных страстей?

Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,

Зачем поверил он словам и ласкам ложным…

Мысль, заданная уже вначале: Мне грустно, потому что я тебя люблю,  – развертываясь и наполняясь конкретным содержанием, закрепляется афористической концовкой стихотворения, – антитезой: Мне грустно… потому что весело тебе. Кольцевая композиция, подчеркивает трагизм судьбы героини. Однако, дочитав до конца, вы почув­ствуете, как возвышенна, прекрасна и одухотворенна любовь лирического героя. Это любовь, в которой нет ничего мелкого, а есть только жажда счастья для любимой и горечь от сознания его невозможности.

Завещание

Перед нами еще одно произведение Лермонтова. Оно написано в 1840 году, во время последней ссылки поэта на Кавказ.

Наедине с тобою, брат,

Хотел бы я побыть:

На свете мало, говорят,

Мне остается жить!

Поедешь скоро ты домой:

Смотри ж… Да что? моей судьбой,

Сказать по правде, очень

Никто не озабочен.

А если спросит кто-нибудь…

Ну, кто бы ни спросил,

Скажи им, что навылет в грудь

Я пулей ранен был,

Что умер честно за царя,

Что плохи наши лекаря

И что родному краю

Поклон я посылаю.

Отца и мать мою едва ль

Застанешь ты в живых…

Признаться, право, было б жаль

Мне опечалить их;

Но если кто из них и жив,

Скажи, что я писать ленив,

Что полк в поход послали

И чтоб меня не ждали.

Соседка есть у них одна…

Как вспомнишь, как давно

Расстались!.. Обо мне она

Не спросит… все равно,

Ты расскажи всю правду ей,

Пустого сердца не жалей;

Пускай она поплачет…

Ей ничего не значит!

Такие простые слова и так пронзают душу! Человек один на один с близкой смертью: «На свете мало, говорят, / Мне остается жить!» Это, конечно, и предчувствие поэтом собственной судьбы, и художест­венный образ – офицер умирает от ран и завещает земляку передать скорбную весть родному краю.

Кто же остался там, на родине? Какая-то пока непонятная нам горечь и обида звучат в словах: «моей судьбой, / Сказать по правде, очень / Никто не озабочен». Лирический герой не сразу говорит о тех, кто ему действительно дорог. Вначале – о тех, кто спросит просто так, из любопытства. И для них он ис­пользует словесные клише, какими составлялись официальные сводки: навылет в грудь; умер честно за царя, а также слова разговорные: плохи наши лекаря; поклон я посылаю. Все это горькая правда, но речь сдержанная, сам страшный факт сообщается как нечто вполне обык­новенное.

Отцу и матери герой не решается сказать правду. Он так давно на войне, что даже не знает, живы ли они, но они ему дороги. Для них – другой вариант сообщения. И монолог продолжается тоже спокойно – он не хочет ранить их сердца. Здесь уже нет официальных слов, все сдержанно, просто, но искренне. Простые разговорные слова и фразы: писать ленив, полк в поход послали. И двусмысленное не ждали – то ли пока полк в походе, то ли вообще. Так что о смерти и сказано, и не сказано. Как ярко прояв­ляется в этом характер!

И вдруг спокойствие взрывается. В последней строфе – третьем варианте сообщения – речь стано­вится прерывистой, взволнованной. Слова такие же, разговорные. Но отчего в них вдруг зазвучала живая боль? Посмотрите: в предыдущих строфах конец строки был и концом предложения или его закончен­ной части, возникала пауза – одновременно синтаксическая и стиховая. Вы помните: стиховые паузы – это обязательные остановки в чтении, отделяющие соизмеримые отрезки речи друг от друга. Здесь же синтаксические и стиховые паузы не совпадают, стиховая пауза оказывается там, где слова тесно связаны по смыслу, и потому она воспринимается как перебой речи, выражение волнения. Мы уже встречались с переносами в стихотворении Пушкина «…Вновь я посетил…», но там они играли другую роль. Отсюда вывод: особенности стиха проявляются только в единстве со словами и в зависимости от их смысла.

По смыслу между словами давно и расстались не должно быть паузы. А она есть. И мы ощущаем, как трудно умирающему говорить об этом, как он подыскивает нужное слово. В середине третьей строки опять пауза, на этот раз ее диктует синтаксис. А в конце этой строки вновь стиховая пауза. От этого слова она и не спросит и тянутся друг к другу, и разорваны. Паузы вмещают то, что не высказано словами. Герой хочет, чтобы она все-таки спросила, но понимает: нет, не спросит. И после этого речь обретает горькое спо­койствие, в монологе проступает глубокая печаль и безнадежность. Паузы исчезают, слова становятся жесткими, решительными. Обрывается последняя связь с жизнью.

Горькая нота звучит в стихотворении с нарастающей силой, а в конце его возникает образ женщины с «пустым сердцем», и читатель вместе с умирающим армейцем будто ощущает жестокость и несправед­ливость происходящего.

«Из-под таинственной, холодной полумаски…»

Мы не знаем, ни когда написано стихотворение, ни кому оно посвящено. Автограф не сохранился, при жизни поэта оно не печаталось. В собраниях сочинений его помещают либо в разделе «Стихотво­рения неизвестных годов», либо относят к 1841 году. У исследователей нет единого мнения об этом про­изведении, некоторые считают его слабым. Тем интереснее читателю определить собственное отноше­ние к нему, а понять смысл стихотворения можно, только рассмотрев его словесную форму.

Из-под таинственной, холодной полумаски

Звучал мне голос твой, отрадный, как мечта,

Светили мне твои пленительные глазки

И улыбалися лукавые уста.

Сквозь дымку легкую заметил я невольно

И девственных ланит и шеи белизну.

Счастливец! видел я и локон своевольный,

Родных кудрей покинувший волну!..

И создал я тогда в моем воображенье

По легким признакам красавицу мою;

И с той поры бесплотное виденье

Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.

И все мне кажется: живые эти речи

В года минувшие слыхал когда-то я;

И кто-то шепчет мне, что после этой встречи

Мы вновь увидимся, как старые друзья.

Вы заметили что в 1-й и 2-й строфах нарисован портрет женщины. Где поэт ее увидел? Очевидно, на маскараде, мы догадываемся об этом по слову полумаска. Какими словами рисует героиню поэт и какова эмоциональная окраска этих слов? Голос – отрадный, как мечта, не глаза, а глазки, к тому же пленительные, уста – лукавые, не щеки, а ланиты, белизна, локон своевольный… Не слишком ли много эмоционально окрашенных слов, не напоминают ли эпитеты и сравнения сло­весные штампы? А может, дело в том, что эти бал-маскарад и полумаска (почему она таинственная и холодная?) скрывают истинный облик героини? Видны лишь некоторые черты, внешняя красота, и этот облик такой же, как у всех, потому и слова такие неоригинальные. Но что-то подсказывает нам, что за таинственной и холодной маской скрыто нечто значительное.

Вы заметили, что эмоциональные эпитеты подчеркивают светлое впечатление, которое производит красота героини? Глаза ее светятся, уста улыбаются, голос звучит, – все полно жизни, все говорит о внутренней свободе, даже локон – своевольный. Это живая женская душа, она излучает свет и теплоту. А ведь полнота жизни и свобода – важнейшие качества, из которых слагает свой идеал Лермонтов. Его лирический герой – свободный человек с пла­менной душой, противостоящий замкнутому миру неволи. Вспомните стихотворения: «Как часто, пест­рою толпою окружен…», «Смерть Поэта» и другие. Вспомните еще: «Не кончив молитвы, / На звук тот отвечу, / И брошусь из битвы / Ему я навстречу» («Есть речи – значенье…»). На зов любви идут воин, купец и пастух, даже если за это приходится платить жизнью («Тамара»). Потому что главное для героя Лермонтова – найти живой отклик, встретить родную душу: «Мою пылающую грудь / Прижать с тоской к груди дру­гой, / Хоть незнакомой, но родной» («Мцыри»). И здесь все в облике красавицы устремлено к герою, ждет ответного движения: голос – звучал мне, глазки – светили мне. В вальсе маскарада герой пытается отыскать близкую ему душу.

Почему мы сказали о вальсе? А вслушайтесь в ритм стиха. В каждой строке первой строфы мы слы­шим три ударения, трехступенчатый подъем – как в ритме вальса. А кроме того, синтагмы и строки сов­падают, и это тоже придает речи плавность, завершенность. Обилие эпитетов (из 20 слов – 7 определе­ний) замедляет речь. Заметили повторы? Синтаксические (инверсия): звучал голос, светили глазки, улыбалися уста, лексические: мне – мне, твои – твои, отрадный – пленительные (синонимы). Благодаря всем этим приемам строфа становится удивительно поэтичной, стройной, за­вершенной.

Заметьте еще фонетическую стройность. Преобладают гласные а и и: из 16 ударных 8 звуков а и 4 – и. Ударное а слышно во всех рифмах: полумаски – глазки, мечта – уста. Сочетание безударного у и ударного а возникает в конце первой строки – полумаски, повторяется в начале второго стиха – звучал и заполняет всю последнюю строку: И улыбалися лукавые уста. Высокая степень упорядоченности звучания помогает передать ощущение красоты и гармонии.

Так, благодаря ритму и звуковой организации стихотворной речи создается предчувствие чего-то не­обычайно значительного, того, что ищет беспокойная душа. В самой реальности, в суете обыденного является идеал. И весь образный строй первой строфы основан на том, как обыкновенными словами, чуть ли не словесными штампами, дается описание чувства и поэтической мечты.

Сквозь общие места стихотворения пробивается прекрасное и гармоничное начало. Носителями его стали интонация, ритм, звукопись. Они заставили «стертые» слова зазвучать по-новому – прекрасно и мелодично.

Мог ли герой не откликнуться на этот призыв? В его воображении возникает бесплотное виденье —уже не светская красавица, а сам дух любви, воплощение любви-гармонии. Неуловимый облик жен­щины на балу лишь давал надежду на обретение идеала, но вдруг видение обрело реальность. И про­изошло чудо: герой утратил одиночество, от которого он всегда страдал. Рушатся преграды, разъеди­няющие людей, возникает единение душ. Красота становится не объектом созерцания, а живым чувст­вом творящей личности.

Обратимся к последней строфе. Вы знаете, что в стихах становятся значимыми все стороны языка: и фонетические, и лексические, и грамматические его свойства. Услышали фонетический повтор – ассо­нанс? Звуки строго организованы, преобладают гласные а, э, о. Скольжение звуков как бы остановилось. Заметили синтаксический повтор? Оба предложения по­строены одинаково. Главные части предложений – «И все мне кажется; И кто-то шепчет мне» – одина­ково расположены и в предложении, и в строке, метрически равны, синонимичны по смыслу. Содержа­ние же вторых частей предложений противопоставлено: в первой говорится о прошлом – в года минувшие, во второй – о будущем – после этой встречи. Но в обеих говорится о единении людей, о гармонии. Так сходство построения фраз позволяет уви­деть сходное в различном, создать впечатление спокойной гармонии. А ведь это и есть мысль последней строфы.

Обратим внимание на образ художественного времени: прошлое и будущее сливаются в единство, отчего возникает чувство счастья, связанное с представлением о вечности. Ведь что такое вечность? Это не бесконечная и унылая череда лет от прошлого к будущему, а такое время, когда прошлое, настоящее и будущее становятся едины и неразрывны. Такие мгновения каждый, наверное, хоть раз испытал в жизни. В двух последних строфах стихотворения и передано это чувство счастья, столь редкое в лирике Лер­монтова.

Одна из трудностей анализа лирики – увидеть, как выражению мысли и чувства автора служат ритм и интонация. Попробуем отметить хотя бы некоторые выразительные свойства стиха. Шестистопный ямб в последней строфе утратил вальсовое кружение. Цезура (постоянная пауза в середине строки, здесь – после третьей стопы) делит стих на две равные половины, и он стал устойчивым, симметричным. Срав­ните:

Из-под таинственной, холодной полумаски…

– – / – – / – – / —

И все мне кажется: живые эти речи

В года минувшие слыхал когда-то я;

И кто-то шепчет мне, что после этой встречи

Мы вновь увидимся, как старые друзья.

– / – / —: – / – /– / —

– / – / —: – / – /– /

– / – / – /: – / – /– / —

– / – / —: – / – – /

Все строки последнего четверостишия ритмически сходны и симметричны, что создает впечатление, будто исчезло все окружающее – мелькание масок, светская толпа, музыка вальса – и возникло чувство гармонии и света. Будто двое, не замечая ничего и никого вокруг, взявшись за руки, поднимаются по бесконечной лестнице к ее сияющей вершине.

Рассматривая стихотворение, вы, очевидно, заметили, что смысл его создается не только лексическим значением слов, даже многозначных, но и интонацией, и ритмом, и звучанием, и синтаксическим по­строением фраз. И вам открывается образ-переживание, глубокая эмоциональная мысль поэта о том, как под влиянием живого чувства и рожденного им живого слова (живые речи) в душе разгорается пламень и происходит то, что в лирике Лермонтова всегда было связано с воз­вышенной и тайной сущностью любви. И тогда жизнь наполняется смыслом, рождается чувство непре­ходящего счастья.

Такое угадывание, предчувствие прекрасного и составляет сокровенный смысл зрелой лирики Лер­монтова.

Вы прочитали несколько стихотворений Лермонтова, очень разных по настроению. В них запечат­лены различные состояния героев – от тоски и безнадежности до светлой веры и надежды. В этих стихах сокрыта какая-то тайна: ценности, которые утверждает поэт, на первый взгляд кажутся несоединимыми. Как можно совместить бурю – и покой? Крушение надежд героя «Завещания» – и умиротворение при виде икон, лампады и пальмовой ветви? Утверждение, что жизнь – пустая и глупая шутка, – и восхищение силой духа богатырей – героев Бородина? Отрицание любви, потому что вечно любить невозможно, – и светлую веру в возможность единения людей, самозабвенную нежность любящего сердца?

Но Лермонтов и в своем отрицании, и в утверждении говорит о высоком предназначении человека, его герой не удовлетворяется тем, что есть, а стремится к идеалу, который кажется недостижимым. Звуки небес (стихотворение «Ангел») никогда не исчезают в поэзии Лермонтова, память о них живет и наполняет лирические строки страстной жаждой жизни. Он стремится избавиться от одиночества, убежать от не­воли, отринуть от себя враждебный окружающий мир. Устремленность к совершенству, к Богу, абсо­лютному добру, идеальной любви, нетленной красоте является стержневой, основополагающей в ли­рике Лермонтова – она давала ему творческие силы и, преломляясь в душе поэта, возвращалась к нам в виде художественных образов, созданных его талантом.