Учимся читать лирическое произведение А.С. Пушкин

Альбеткова Р.И. Учимся читать лирическое произведение

А.С. Пушкин

Думаю, что тайна безмерного обаяния Пушкина в том, что он в каждое мгновение жизни… переживал огромный, вечный вселенский смысл. И потому он не просто любил жизнь во всех ее проявлениях – жизнь была для него вели­чайшим таинством… Д. С. Лихачев

К*** («Я помню чудное мгновенье…»)

Это стихотворение вам знакомо. Вы знаете об истории его создания, о том, кому оно посвящено. Помните из воспоминаний Анны Петровны Керн, как поэт вручил ей вместе с главой «Онегина» листок со стихами. Но почему этот факт биографии поэта стал явлением высокого искусства? Почему эти стихи вот уже два века волнуют читателей? Попробуем проникнуть в их тайну.

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суеты,

Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

И я забыл твой голос нежный,

Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь

Стихотворение необычайно мелодично, и недаром композитор М. И. Глинка написал на пушкинские слова прекрасный романс. Перед нами излюбленный Пушкиным четырехстопный ямб, которым напи­сано большинство произведений поэта. Здесь этот ямб звучит как песня. Вы легко заметите фонетиче­ские повторы – аллитерации и ассонансы, рифмы, связывающие не только стихи в строфе, но и строфы между собой, заметите лексические повторы – все они придают стиху мелодичность. Главное же – на­певная интонация: все строки – законченные предложения или синтагмы (цельные интонационно-смы­словые единицы). Интонация развивается, как в музыкальном трехчастном произведении: вначале – экс­позиция темы, затем – нарастание напряженности, и наконец – торжествующий аккорд. И как в музыке, здесь особенно значимы повторы и интонационная симметрия. Это поистине стихи, рожденные в ми­нуту вдохновения, созданные великим поэтом, и потому гармоничные и прекрасные, их значение не ис­черпывается описанием жизненного факта, за ним открывается более глубокий смысл.

Встречу с прекрасной женщиной поэт воспринимает как чудное мгновенье. В эпитете чудное есть значе­ние и «удивительное по прелести, красоте», и идущее от корня значение «необычное, сверхъестествен­ное». Эта встреча – потрясение, вызванное явлением красоты, ощущение ее нетленности и величия. В мгновении соединились мимолетность и вечность.

Образ женщины лишен индивиждуальных внешних и внутренних черт, потому что она – гений чистой красоты. Эти слова – цитата из стихотворения Жуковского «Лалла Рук»¹: «Ах! Не с нами обитает / Гений чистой крастоты; /Лишь порой он навещает / Нас с небесной высоты…»От сопоставления со словами Жуковского в пушкинском стихотворении возникает дополнительный смысл: красота существует ре­ально, в земной жизни, хотя явление ее мимолетно, похоже на чудо.

Открытие прекрасного рождает в душе лирического героя высокий идеал. Погружен ли человек в себя в тиши одиночества (в томленьях грусти безнадежной) или поглощен событиями (в тревогах шумной суеты) – красота освещает его жизнь. Голос нежный продолжает звучать, и милые черты снятся долго после чудного мгновенья, придавая жизни высокий смысл. Так длится мгновение встречи с красотой и вечностью.

Вы, наверное, заметили, что слова первых двух строф – поэтические, освященные традицией роман­тической лирики, отчего за их прямыми значениями открывается перспектива новых значений. Они сливаются в прекрасную мелодию и своим звучанием тоже передают эмоцию – впечатление чего-то светлого, гармоничного. В словах выявляется более общий смысл, и конкретный факт встречи с той, кому посвящено стихотворение, превращается во взволнованное воспоминание о пробуждении души и постижении силой чувства величия бытия, в открытие исключительного значения красоты в жизни че­ловека.

Слова бурь порыв мятежный тоже связаны с романтической традицией и многозначны. В них могут со­держаться и воспоминания о трагических событиях в мире, которые отразились во многих стихах пе­риода южной ссылки, и мечты о свободе самого поэта («Узник», «Птичка»), и внутренние бури – состоя­ние разочарования в прежнем идеале (вспомните строки из стихотворения «Сеятель»: «Я вышел рано, до звезды… / Но потерял я только время, / Благие мысли и труды»). Повтор слов второй строфы голос неж­ный, небесные черты (там было – милые черты) заставляет с особой силой ощутить невосполнимость ут­раты. Ведь это тот же облик, только его теперь нет – он исчез. И вместо светлого слова звучал появляется созвучное, но противоположное по смыслу забыл – знак мертвой пустоты, могильной тишины.

Слова в глуши, во мраке заточенья тоже несут в себе психологический смысл. Мы можем догадаться, что речь идет о пребывании поэта в михайловской ссылке, о тягостном состоянии поднадзорного, мечтаю­щего о побеге. Однако это не только ссылка, но и утрата радости жизни, тяжкое состояние дисгармонии с миром, который противостоит опустошенной душе как глушь и мрак. Не наполненные живыми чувст­вами дни тянулись тихо – то есть безжизненно: «Без божества, без вдохновенья, / Без слез, без жизни, без любви».

Существительные этих двух строк составляют единое целое, означают полноту жизни. В стихах во­обще слова тесно взаимодействуют, каждое слово передает свое значение окружающим словам, и от этого они становятся многозначными. И здесь слово божество прежде всего означает высокий идеал. От сопоставления со словами небесные черты в нем рождается чудо преображения души под воздействием красоты. А рядом со словом вдохновенье в том же слове божество возникает иное значение – мысль о творчестве (вспомним: «Бога глас ко мне воззвал»; «Веленью Божию…»). Вдохновенье – это не только по­этическое творчество, но и открытость души всему прекрасному, ее высокий настрой. Слезы – не обяза­тельно знак печали, в другом стихотворении поэт скажет: «Над вымыслом слезами обольюсь» – и это слово говорит о проявлении всякого живого чувства. Особенно значимо слово жизнь – все другие слова с ним связаны и раскрывают какую-либо из сторон его значения. И наконец любовь – без нее просто нет жизни. И вот всего этого не стало…

Но это не смерть, а сон души, после которого «Душе настало пробужденье». Отчего? Оттого, что ми­новал кризис. В черновике стихотворения «…Вновь я посетил…» поэт написал об этом так: «Но здесь меня таинственным щитом / Святое провиденье осенило, / Поэзия, как ангел утешитель, / Спасла меня, и я воскрес душой». А когда душа воскресла, она вновь в состоянии воспринять прекрасное: «И вот опять явилась ты». Явление любви – следствие пробуждения: когда душа спит, она глуха к прекрасному, в ней не возникает отклика, и невозможно пронзительное ощущение неповторимого мгновения, озарение любовью.

В пятой строфе дословно повторяется сказанное в первой: «Как мимолетное виденье, / Как гений чистой красоты». Повторения в лирике всегда значимы: они обнаруживают несходное в одинаковом и похожее в различном. И здесь мы видим новое: теперь свет красоты еще ярче, потому что он пришел на смену мраку, это уже не пробуждение, а возрождение к жизни.

Финал стихотворения – не созерцание прекрасного, а страстный отклик на него лирического героя. Здесь нет слова «я», его заменили сердце и душа, что говорит о внутренней гармонии целостной личности. Это не краткое исчезнувшее мгновение, а нынешнее состояние, в чем убеждает настоящее время глагола – бьется. Чувство любви дает возможность ощутить всю полноту жизни, счастье – упоенье.

Здесь ярко раскрыта самая сущность понимания Пушкиным счастья. Человек счастлив, когда у него есть высокий идеал – вера в непреходящее, когда он способен к творчеству, когда в душе горит живой огонь чувства, остро переживается радость и страдание, и все кипение активной и пылкой души венчает прекраснейшее из чувств – любовь. И теперь вера, вдохновение и любовь воскресли вновь, и на высшем моменте возрождения души заканчивается стихотворение.

Мы лишь обозначили смысловую канву стихотворения, а каждый читатель увидит в нем то, что важно и близко именно ему.

Монастырь на Казбеке

Монастырь на горе Казбек, изображенный в этом стихотворении, описан и в прозаическом произве­дении А. С. Пушкина «Путешествие в Арзрум»:

«Утром, проезжая мимо Казбека, увидел я чудное зрелище. Белые, оборванные тучи перетягивались через вершину горы, и уединенный монастырь, озаренный лучами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками».

И вот стихотворение, навеянное той же картиной:

Высоко над семьею гор,

Казбек, твой царственный шатер

Сияет вечными лучами.

Твой монастырь за облаками,

Как в небе реющий ковчег,

Парит, чуть видный, над горами.

Далекий, вожделенный брег!

Туда б, сказав прости ущелью,

Подняться к вольной вышине!

Туда б, в заоблачную келью,

В соседство Бога скрыться мне!..

В обоих текстах изображается один и тот же предмет, который произвел на автора сильное впечатле­ние. Поэтому и прозаический отрывок, и стихотворение эмоциональны и поэтичны. Но в «Путешест­вии…» описание – одно из дорожных наблюдений, хотя и воспринятое автором как нечто удивительное (чудное зрелище; казалось, плавал в воздухе).

А в стихотворении мы отмечаем взгляд восхищенного художника – монастырь предстает, будто жи­вописное полотно в раме, и главное – в нем воплощены мысли и чувства поэта, вызванные этим зрели­щем. Потому и понадобилось Пушкину воссоздать эту картину в стихах, придав ей с помощью четырех­стопного ямба значение не просто дорожного впечатления, а чего-то необычайно значительного.

Уже в первых трех строках стихотворения возникает величественная картина. Ключевые слова здесь: высоко, царственный, сияет, вечными.

Они передают ощущение величия, мощи, света, утверждают возвышенную эмоцию. Это не мимо­летное впечатление, а сама вечность, недаром оба глагола в первой строфе – сияет, парит – стоят в на­стоящем времени (в отличие от глаголов в прозаическом отрывке).

А как много говорит нам сравнение монастыря с ковчегом! Ведь на Кавказе издавна существовало предание о том, что к горе Арарат пристал Ноев ковчег – корабль, в котором нашли спасение от Все­мирного потопа люди и животные. Слово ковчег означает также ларец для особенно ценных предметов, а в православной церкви ковчегом называется ларец, в котором хранятся святые дары. Слово несет в себе высокую окраску, воспринимается как символ божественного, надежды на спасение.

У Пушкина монастырь – как в небе реющий ковчег. И оттого, что каждое слово в стихах чрезвычайно значимо, образ говорит и о спасении, и о его недостижимости. В прозаическом же отрывке – монастырь, озаренный лучами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками. Картина яркая, зримая. Но сравните: в небе – в воздухе, реющий – плавал. Чувствуете различие в стилистической и эмоциональной окраске слов? Слово небо содержит значение «высшие силы», «божественное», «рай», а в слове воздух, которое в данном случае вроде бы является его синонимом, таких значений нет. К тому же не случайно в прозе употреб­лено слово казалось, отчего образ оказывается субъективным впечатлением, чем-то преходящим. А в небе реющий ковчег – емкий символический образ, говорящий о неземном и вечном. Отсюда и дальнейшее движение мысли поэта, устремление его в обитель спасения.

Слова далекий, вожделенный брег, ущелью, вольной вышине, заоблачную келью, не утрачивая своего прямого значения, приобретают более глубокий смысл. Например, слово брег связано с традиционным поэтиче­ским образом – уподоблением жизни плаванию по бурному морю, а берег – это спасение (да еще, за­метьте, это церковнославянизм, который придает высокую окраску). Ущелье – не только конкретное про­странство между горами, но и низменный и бренный мир неволи, которому противостоит вольная вы­шина. А подняться – это не просто желание взойти на гору, что трудно, но вполне возможно, а стремление к возвышенному, недостижимому.

Поэтому и глаголы в этой строфе стоят в сослагательном наклонении – ведь речь идет о высокой, но трагически неосуществимой мечте. Поэтому так напряженна интонация этих трех восклицательных предложений, этих повторов: туда б – туда б. И это устремление не просто куда-то в таинственное высо­кое, оно имеет точное определение: в соседство Бога.

Нечасто у Пушкина встречается так ясно выраженное религиозное чувство. Были у поэта и бравиро­вание вольномыслием, и горькие сомнения – вспомните: «Дар напрасный, дар случайный, / Жизнь, за­чем ты мне дана?» И вот увиденный в горах монастырь вызвал мысли о Боге. Даже не просто мысли, а страстное чувство, горячую мечту. И мы не можем не согласиться с поэтом, что человек, удрученный осознанием мимолетности своего существования, ищет идеала, и естественным воплощением такого стремления является мысль о Боге, вера в достижение недостижимого.

«…Вновь я посетил…»

Прочитаем еще раз знакомое вам стихотворение.

* * *

…Вновь я посетил

Тот уголок земли, где я провел

Изгнанником два года незаметных.

Уж десять лет ушло с тех пор – и много

Переменилось в жизни для меня,

И сам, покорный общему закону,

Переменился я – но здесь опять

Минувшее меня объемлет живо,

И, кажется, вечор еще бродил

Я в этих рощах.

Вот опальный домик,

Где жил я с бедной нянею моей.

Уже старушки нет – уж за стеною

Не слышу я шагов ее тяжелых,

Ни кропотливого ее дозора.

Вот холм лесистый, над которым часто

Я сиживал недвижим – и глядел

На озеро, воспоминая с грустью

Иные берега, иные волны…

Меж нив златых и пажитей зеленых

Оно, синея, стелется широко;

Через его неведомые воды

Плывет рыбак и тянет за собою

Убогий невод. По брегам отлогим

Рассеяны деревни – там за ними

Скривилась мельница, насилу крылья

Ворочая при ветре…

На границе

Владений дедовских, на месте том,

Где в гору подымается дорога,

Изрытая дождями, три сосны

Стоят – одна поодаль, две другие

Друг к дружке близко, – здесь, когда их мимо

Я проезжал верхом при свете лунном,

Знакомым шумом шорох их вершин

Меня приветствовал. По той дороге

Теперь поехал я и пред собою

Увидел их опять. Они все те же,

Все тот же их знакомый уху шорох —

Но около корней их устарелых

(Где некогда все было пусто, голо)

Теперь младая роща разрослась,

Зеленая семья; кусты теснятся

Под сенью их как дети. А вдали

Стоит один угрюмый их товарищ,

Как старый холостяк, и вкруг него

По-прежнему все пусто.

Здравствуй, племя

Младое, незнакомое! не я

Увижу твой могучий поздний возраст,

Когда перерастешь моих знакомцев

И старую главу их заслонишь

От глаз прохожего. Но пусть мой внук

Услышит ваш приветный шум, когда,

С приятельской беседы возвращаясь,

Веселых и приятных мыслей полон,

Пройдет он мимо вас во мраке ночи

И обо мне вспомянет.

В сентябре 1835 года поэт писал своей жене Наталье Николаевне: «В Михайловском нашел я все по-старому, кроме того, что нет уж в нем няни моей и что около знакомых старых сосен поднялась, во время моего отсутствия, молодая сосновая семья, на которую досадно мне смотреть, как иногда досадно мне видеть молодых кавалергардов на балах, на которых уж не пляшу…»

А в том же месяце родилось стихотворение, в котором Пушкин выразил совсем другое отношение к увиденному. В письме он говорит о своей досаде при виде молодых сосен, а в стихотворении радостно приветствует их. Почему? Потому что поэт давно уже раздумывал о смене поколений, о том, что оста­ется с человеком к концу жизни. Эти мысли вызывали боль: «И томит меня тоскою / Однозвучный жизни шум». Или: «Безумных лет угасшее веселье / Мне тяжело, как смутное похмелье…»

В других стихах поэт будто примиряется с неизбежным: «И пусть у гробового входа / Младая будет жизнь играть…» А вот что Пушкин писал П. А. Плетневу: «…умрем и мы. Но жизнь все еще богата: мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши – старые хрычевки, а детки будут славные, молодые веселые ребята; а мальчики будут повесничать, а девчонки сентиментальничать, а нам то и любо…»

На эти размышления о смене старого новым и наложились новые впечатления, и в увиденной кар­тине поэту открылся новый смысл. Поэтому стихотворение предстает как продолжение мысли: оно и начинается с середины строки, с многоточия. И мы входим в мир переживаний и дум поэта.

Эти переживания вылились в необычный стих – белый (без рифмы) пятистопный ямб, – размер мед­ленный, дающий возможность широко развернуть фразу в строке. Однако многие предложения начи­наются и оканчиваются в середине строки, отчего стиховые и синтаксические паузы не совпадают, и пауз оказывается значительно больше, чем в обычном пятистопном ямбе. Из-за таких переносов речь становится похожей на прозу. Этому же способствует отсутствие рифмы.

Но это все же стихи – особая речь, где строки отделяются друг от друга стиховыми паузами, а слова внутри строки стремятся к смысловому объединению и синтаксической законченности, они теснее, чем в прозе, связаны друг с другом, воздействуют друг на друга и становятся особенно значимыми. Потому, читая пушкинское стихотворение, необходимо соблюдать и стиховые, и синтаксические паузы. Соеди­нение возвышенной поэтичности стиха и свободной естественности речи и придает неповторимую ин­тонацию произведению.

То же соединение прозаического и поэтического, обыкновенного и высокого можно заметить в от­боре слов. Рядом с разговорными словами и выражениями – кажется, вечор еще бродил; уже старушки нет; сиживал; скривилась мельница – существуют слова с высокой поэтической окраской: нивы – не желтые и даже не золотые, а златые; воды озера – неведомые, исполненные тайны; минувшее – признак приобретает значение предмета; объемлет – высокое, книжное слово. Высокое настроение передают инверсии и славянизмы: холм лесистый; меж нив златых и пажитей зеленых, по брегам отлогим. Благодаря этому реальные предметы преображаются, в обыкновенном открывается возвышенное, достойное поэзии, в картине возникает сама красота. И затерянное в глухих лесах пространство пред­стает как уголок земли, частичка великого целого.

К тому же оживает прошлое: кажется, вечор еще бродил… – то есть вчера вечером. Несмотря на отрицание – уже старушки нет, не слышу, – образ няни оживает в памяти. Вспоминаются мысли и чувства того времени, когда поэт жил здесь в ссылке: иные времена, иные волны. Настоящее оказывается не просто кратким мигом жизни, а звеном в цепи времен, итогом всего, что было прежде. Прошлое как будто ушло, но на самом деле объемлет живо. Так начинает звучать мысль о вечности. И дальше эта мысль развивается.

Слова владений дедовских не утратили прямого значения, но в них возникают дополнительные значения: родной дом, место, где из рода в род жили предки, – это мысли, важные для Пушкина той поры. Об этом поэт писал в 1830 году в замечательном неоконченном стихотворении:

* * *

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу²,

Любовь к отеческим гробам.

Животворящая святыня!

Земля была б без них мертва,

Как………………… пустыня

И как алтарь без божества.

Второе четверостишие вначале читалось так:

На них основано от века

По воле Бога самого

Самостоянье человека,

Залог величия его.

Вдумайтесь в значение слова самостоянье. Это независимость, инициативность, готовность принимать решения по собственному разумению и отвечать за свой выбор. По мнению Пушкина, такие качества определяются любовью к своему роду, ор­ганической связью со своими корнями, с историей народа. Вспомните Татьяну Ларину, Машу Миронову – достойную дочь своего отца (о чем говорит и заглавие повести – «Капитанская дочка»), Петра Андрее­вича Гринева, который в труднейших обстоятельствах сумел выстоять и сберечь честь.

А в стихотворении «…Вновь я посетил…» вполне реальная дорога, изрытая дождями, стала еще и путем в будущее. Особенно значительным предстает образ трех сосен. Эпитет младая говорит о реальной молодости рощи, но это славянизм, и он эмоционально освещает картину. Ме­тафора и сравнение – зеленая семья; кусты… как дети – помогают ощутить в словах дополнительное значение, связанное с понятиями «дом», «семья», «род». То же значение (только со знаком отрицания) возникает в образе одинокой сосны: угрюмый их товарищ, как старый холостяк. Образ становится символом.

Вслушайтесь в строки: «Здравствуй, племя / Младое, незнакомое!» Как значительно они звучат благо­даря паузам после каждого слова, инверсии, обращению, восклицательной интонации. И вот уже речь идет не о сосновой роще, а о человеческих поколениях, которые придут на смену живущим. Рисуя кар­тину, в которой сейчас взрослые деревья прикрывают молодую поросль своей сенью, а в будущем моло­дые перерастут стариков и бережно их заслонят, поэт делится мыслями о будущем, представляя его как гармонические отношения поколений, связанных любовью. Этот оптимистический взгляд близок той мысли, которая раскрыта в стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» – о бессмертии народа, о торжестве гуманности.

Этот взгляд не устраняет трагизма, размышлений о смерти – ведь поэт пишет: «не я / Увижу твой мо­гучий поздний возраст…» Но это увидит внук, который вспомянет о поэте. Отметим словесный ряд с положительной эмоциональной окраской: приветный, с приятельской, веселых и приятных. В мыслях поэта появляется оптимистическая нота, и вот уже уходит мрак ночи.

Стихотворение начиналось воспоминанием и завершается словом вспомянет. Память – залог бессмертия, она не дает исчезнуть всему тому, что важно для человека. Так мгновение вбирает в себя прошлое, настоящее и будущее, становится звеном в цепи времен, делается причастным к Вечности.

Силой мысли поэт раздвигает завесу времени, утверждает вечность прекрасного. Если человек отно­сится к жизни не со слепой покорностью общему закону, а активно преобразует ее силой любви и творчества, оживляя в памяти прошлое и проникая в буду­щее, от его духовной деятельности зависит сам ход истории. Тогда он поднимается над своим жестким веком и обретает бессмертие и свободу.

Мы рассмотрели несколько стихотворений Пушкина и убедились: все, что поэт увидел – фонтан в Царском Селе, монастырь в горах или знакомые виды Михайловского, – все, что он чувствовал – счастье любви или горечь утрат, невыносимость неволи или устремленность к идеалу, – все в его стихах одухо­творяется, во всем открывается глубокий смысл. Стихи говорят о неповторимости каждого переживания, всех впечатлений, о величии жизни, о ценности каждого ее мгновения. Поэт своим творчеством прони­кает в сущность мира, гармоничного и прекрасного, и показывает нам, каким достойным может и дол­жен быть человек. Таким образом, духовный опыт личности становится общезначимым, и каждое новое поколение, каждый читатель находит в стихах близкое себе.

1^ Так звали героиню поэмы поэта-романтика Томаса Мура.

2^ Пепелище – прямое значение: следы пожара, переносное значение: родной дом, родовое гнездо.