Символизм в поэзии А. Блока
В среде символистов начался также творческий путь А.А. Блока (1880-1921). Раннюю поэзию Блока определяли оторванность от реальной действительности, анализ личных душевных переживаний, мистические элементы. В сборнике «Стихи о Прекрасной Даме» (1904) он выступил как лирик - символист, находящийся под сильным влиянием философии Вл. Соловьева.
Как уже говорилось, символизм отличает интерес к миру потустороннему, к миру идеальному. Уже в «Ante lucem» (1898--1900) и «Стихах о Прекрасной Даме» Блока поражает многообразие оттенков восприятия инобытия. Не менее богато восприятиями инобытия и всё его дальнейшее творчество. Явления Вечно Юной осветили для Блока все проявления Мироздания. Образ Её он рыцарски пронёс через всю жизнь, через всё творчество.
В стихотворении «Вступление» в каждом зримом образе заключен символ. Мы видим высокий терем, необыкновенно красивый, с узорной резьбой. Купол этого терема устремлен ввысь. Терем окружён воротами, к нему ведёт крутая дорога. Высокий терем, окружённый воротами, - символ недосягаемого и чего - то романтического, сказочного. Купол устремлен в лазурную высь - это мечта лирического героя о необычном, вечном, нетленном.
Свою символику несет и цвет. В стихотворении преобладает цветовая доминанта - огонь. Она выражена и в существительных (заря), и в прилагательных (красная тайна), и в глаголах (поджигал). Здесь и «румянец», и «зажглись». Это огненная мечта героя, это огонь в его душе, огонь любви к неземной, таинственной и недосягаемой Царевне. Лирический герой стремится к этому терему, достигает его и стучится в ворота. Он близок к воплощению своей мечты. Та, к которой он стремится, напоминает сказочную героиню, Царевну Несмеяну. Мы не видим её, но терем, в котором она живет, помогает нам создать образ таинственной, загадочной, неземной женщины.
В стихотворении «Предчувствую Тебя» цветовой доминантой так же является свет, огонь: «горизонт в огне», «ясен нестерпимо», «лучезарность близко». Мечта героя чиста, ясна и прекрасна, она близка. Герой живет ожиданием, предчувствием появления Её. У неё даже нет имени, нет каких-то определённых черт, лишь поток света окружает Её, льётся над Ней, исходит от Неё, словно от святой, словно нимб над головой Матери Божией. Она соединяется с этим образом в «облике одном». Для лирического героя любимая - носительница Вечной Женственности, духовности, красоты. Это идеал. Он ожидает Её пришествия, «тоскуя и любя». Даже не любя, а боготворя. Тоска, страх охватывают героя, когда он чувствует близкое появление её. С образом Её связан такой семантический ряд, как «огонь», «лучезарность». А с символом крушения - «подозрение», падение горестное и «смертельная мечта».
В стихотворении «Ты горишь над высокой горою» перед нами вновь высокая гора, терем, вечер. И те же самые цвета, среди которых доминирует яркий, цвет огня, горения: «горишь», «костер разводишь», «огневая игра», «Искры», «огневые круги». Лирический герой упоен своей мечтой, верен судьбе, полностью ей подвластен, желает постичь тайну, слиться со своей мечтой и «настигнуть её в терему». Он уверен в том, что его мечта воплотится, он сможет слиться с вечностью, стать частицей вечного огня и достичь идеала. Она, его мечта, недоступна, как Царевна, но всё - таки ждёт его, готовит ему встречу.
В стихотворении «Вхожу я в тёмные храмы» реальное растворяется в мистическом, символическом. Церковь, образ Божьей Матери, полумрак, освещенные иконы, тишина, благоговение - и мечта об идеальной Жене, и неземное счастье.
В строках «Восходя на первые ступени...» каждое из словесных сочетаний в их соединении приобретает расширительный смысл, хотя никаких усложнений нет. «Первые ступени» в «соседстве» с «линиями земли» теряют свое конкретное содержание, насыщаясь символическим - восхождением к красоте, любви и пр. «Розовые дали» становятся одновременно атрибутом земли и жизни. «Огненное море» рядом с «звездной глубиной» получает иное звучание и т. д.
В стихотворении «Вечереющий сумрак, поверь...» столь же сложную функцию исполняют совсем уже бытовые выражения: «отворится дверь», «лица черты», когда они оказываются в близости от «откликов прежних миров», бегущей «живой ладьи» и пр.
Блок создает свое «царство» знаков того или иного душевного настроя. Они переходят из одного стихотворения в другое, приобретая устойчивое содержание даже при постоянном варьировании его нюансов. Вне особого значения, казалось бы, «проходных» моментов затеняется глубина поэтических признаний. Слов-ключей к ней очень много.
Иногда по-новому оживают фольклорные или библейские понятия. «Тихий терем» как обозначение высокого, надземного бытия; «весть», «гонцы» как предначертание судьбы или отзвук былого. «В душе открылись письмена» - «святые письмена», «Золотой Глагол» указывают на пробудившееся внутреннее зрение личности.
Чаще Блок прибегает к собственным оригинальным обозначениям. Их много: круг, кольцо, зов, голос, страна... Каждое, будто простое, «обнимает» самые сокровенные авторские чувствования и нередко имеет неоднозначное употребление. «Тайный круг» охраняет царство Девы; «неразмыкаемый круг» - знак плена человека; «блестяще сомкнутый круг» - удел развлекающихся на бале пошляков; «мутное кольцо», «морозное кольцо» - символ гибели. Понятие «страны», «берега» свободно варьируется, но всегда с акцентом духовных устремлений героев к идеалу. Лейтмотивность всех этих образов позволяет воплотить движение настроений внутри цикла (а позже - и за ним).
В дальнейшем в творчестве поэта усилились социальные тенденции, связанные с революцией 1905-1907 гг. Его поэма «Двенадцать» (1918) стала первой поэмой о революции, в которой гуманистический пафос, историзм мышления автора сочетались с оптимистичностью формы.
В 1912 году Блок написал для газеты «Русская молва» статью «Искусство и газета». Здесь Блок объяснял, как он понимает литературную ситуацию в России начала 1910-х годов, - ту ситуацию, которую и он, и его современники определили как кризис символизма. Причины этой кризисной ситуации в литературе и - шире - в русской культуре вообще Блок указал точно: «Великое в мире всегда сопровождается бедствиями, болезнями, чумой. Чудесное, что витало над нами в 1905 году и обогатило нас великими возможностями, привело с собой в ряды литературы отряд людей зачумленных, «напрасных талантов», хулиганов в глубочайшем смысле слова» Блок А. Искусство и газета. // Блока А. Собр. Соч. в 8-ми томах. - М.-Л.: ГИХЛ, 1962. - том 5. - с.477
Сам себя Блок не считал этим кризисом затронутым и, как известно, в этом не ошибался. И все же Блок с интересом и некоторой тревогой следил за борьбой против символизма новых поэтических школ - акмеизма и футуризма. Там, где другие видели кризис, Блок видел «момент переходный», а опасность, как ему казалось, шла извне: «нас немного и мы окружены врагами».
Одно из следствий засорения «рядов литературы», по мнению Блока, это предпочтение красивого прекрасному, а искусство должно служить только прекрасному. Оно, искусство, «мстит за себя, как древнее божество или как народная душа, испепеляя, стирая с лица земли все то, в чем лежит признак суеты, что пытается своими маленькими, торопливыми, задыхающимися ритмами - заглушить его единственный в мире ритм» Блок А. Искусство и газета. // Блока А. Собр. Соч. в 8-ми томах. - М.-Л.: ГИХЛ, 1962. - том 5. - с.475
Конечно, Блок и раньше видел это противоборство красивого и прекрасного в мире поэзии, в том числе и своей собственной. И не всегда он сам сохранял необходимую дистанцию и шел по соблазнительному пути, который ведет к смешению этих понятий. Еще в лирической статье «Девушка розовой калитки и муравьиный царь» (1907) - роза для Блока символ немецкой романтики, нечто прекрасное, но чужое. И эта чуждость не только в ее «иностранности», но и в пошлости, которая является как бы оборотной стороной этого мира.
Поэма «Соловьиный сад» появился не ко времени - в декабре 1915 года. Умы и сердца уже были заполнены впечатлениями от войны. Обращение Блока к таким традиционным темам-символам как «соловей» и «роза» могло показаться и странным, и несвоевременным, чем-то вроде поэтического анахронизма. Однако Блок, который всегда умел слушать гул истории, музыку событий, с какой-то особенной настойчивостью работал над этой поэмой в 1914-1915 гг. Он ее напечатал в декабре 1915 года, повторил публикацию в ноябре 1917 года и выпустил отдельным изданием в июле 1918 года.
Блок вызывающе построил «Соловьиный сад» на утверждении и демонстрации привычных и знакомых образов русской романтической поэзии, получивших у него новое усложненное значение. Блок, не отказываясь от своего музыкально-лирического восприятия мироздания, нашел для себя в поэме новую форму поэтического разграничения мира вещей, живых существ, явлений природы и того, о чем можно только догадываться, и что лежит в глубинах мироздания жизни.
«Соловьиный сад» своей апологией труда и верного товарища в этом труде - осла - на языке классической русской лирики и русской басни и через не менее классические и уже ставшие запретными темы-символы (соловей и роза) выразил одну из самых важных для Блока 1912-1915 гг. гражданственных тем.
Одна из главных тем этой поэмы: бегство не от жизни, а бегство в жизнь, несмотря на всю ее неприглядность, жестокость и т. п. Поэма, так нравившаяся ее автору, построена на контрасте между тем, что окружает героя, и обитателями соловьиного сада, в ней идет борьба между голосами жизни и миром идеальной красивости. На фоне очень конкретных черт работы и жизненных условий героя соловьиный сад кажется вполне реальным. Ограда у него «высокая и длинная», он «тенистый», через ограду свисают цветы роз, у сада есть «ворота», решетка «резная», «колючие» розы опускаются «под тягой росы». Более того, и бегство из сада происходит вполне прозаическим способом:
«И, спускаясь по камням ограды,
Я нарушил цветов забытье.
Их шипы, точно руки из сада
Уцепились за платье мое» Блок А.А. Соловьиный сад. // http://az.lib.ru/b/blok_a_a/text_0010.shtml
Другой мир, «сад», не входит в мир (пространство) моря и берега, скал, камней, работы, рабочего с его ослом - сад существует отдельно, сам по себе. В саду время меряется иначе, тогда как на берегу идет смена дня и ночи и время течет, в саду нет времени, там как бы сбывается хорошо известное Блоку предсказание, что «времени больше не будет», то есть наступит вечность. Но это вечность мнимая, не настоящая.
У Блока соловьиный сад сам по себе не только место действия, соловьиный сад как и море - это не только две локализованные в пространстве сценические площадки, на которых происходит действие. Они и сами в этом действии участвуют, они влияют на судьбу героя поэмы, они - это силы, а не пассивные декорации.
Поэма построена на контрасте сада и моря, но не моря пиратов и авантюристов, а моря земного, прибрежного, того моря, которое неразрывно связано с работой, трудом, тяжелым, непрерывным и все же не менее прекрасным по своей символической сути, чем соловьиный сад с его хозяйкой и его розами.
У исследователей вызывает интерес образ осла в поэме. Вот, что пишет об этом А.В. Лавров: «Думается,... что образ осла в поэме - воплощающий смирение, усердие, кротость и терпение, а никак не те качества, которые ему традиционно приписываются (глупость, упрямство, невежество), - вбирает в себя и другие подтексты - от сакральных, восходящих в частности к библейско-евангельскому кругу представлений (у древних евреев осел - символ мира и спасения; народами древности осел почитался как божество зноя и производительных сил) до шутливо-интимных» Лавров А. В. «Соловьиный сад» А. Блока. Литературные реминисценции и параллели. // Ученые записки Тартуского госуниверситета. - Вып. 857. - Биография и творчество в русской культуре начала ХХ века. Блоковский сборник IX. Памяти Д. Е. Максимова. - Тарту: ТГУ, 1984. - С. 75.
Осел в «Соловьином саде» работает не только на перевозке камней, он еще выполняет особую литературную роль - пародирует экзотический зверинец в стихах Гумилева. Пародийность в данном случае очень любопытно осуществлена. Осел у Блока не заменяет человека и не используется для уподобления. Он очеловечен в том смысле, что он трудится вместе с человеком и больше предан труду, чем человек, готовый ему изменить под влиянием любви.
3. Символизм в философских идеях А. Блока
Важнейшая черта отечественной литературной традиции -- её органическая связь с философским исканием, гуманитарный синтез филологии-философии-богословия, порождающий системообразующую триаду русской словесности антропное -- природно-космическое -- божественно-сакральное. Поэтому символизм проявляется не только в поэзии Блока, но и в его философских идеях.
О Блоке-философе пока написано чрезвычайно мало. А ведь Блок имел непосредственное отношение к философии, начиная с посещения религиозно-философских собраний (созывавшихся по инициативе Д. Мережковского, З. Гиппиус, Д. Философова и В. Розанова) и кончая активным участием в Вольфиле (Вольной Философской Ассоциации). Было несколько любимых тем, над которыми Блок постоянно размышлял и результаты этих размышлений оставил нам.
Как уже говорилось, на творчество всех символистов оказала огромное влияние философская концепция Вл.Соловьева, а именно понятие Софии. Уже современники подчеркивали двойственность соловьевской Софии, возможность «христианско-церковного» и «гностически-теософского» ее понимания. София божественная двойственно сочетается с Софией космической. Этот космический элемент усиливается в русском символизме.
Тема Софии космической, восходящая к гностической древности, лишь намеченная в теургической поэзии Вл. Соловьева, определяет своеобразие уникального религиозно-художественного мира Блока. Именно Блок вводит в историю русской литературы тему Софии, подверженной катастрофам и падениям. Гностики и эпоха романтизма вносят в древний лиро-эпический образ Софии-мироустроительницы драматические смыслы.
Образ Софии космизируется и драматизируется. Возникает эротическая символика двойственной Мировой Души, способной к падению и просветлению. Образ мира связывается не с гармоническим аполлоническим космосом в эллинском понимании (упорядоченное, украшенное, пронизанное Логосом целое), но с бесконечностью и непостижимостью -- прерогативами божественного абсолюта (в мистическом богословии восточной церкви). Открытие бесконечного, релятивного мироздания составляет основное содержание блоковской поэзии.
Чем, по Бердяеву, Блок отличается от Пушкина или Соловьева-поэта: «Душа Блока исключительно женственная, космическая душа», и потому она «вечно трепетала от космических вихрей, уносилась в снежные метели» Бердяев Н.А. В защиту Блока // Александр Блок: pro et contra. - СПб.: РХГИ, 2004. - с. 453 Это открытие, определяющее пути искусства Нового времени, создает и в поэзии Блока напряженные отношения человеческого и космического, антропного и божественного. В эпоху Блока -- эпоху «предельного кипения» «горячей культуры» Нового времени разрушается логоцентрическая модель мира.
Открытость бесконечному и релятивному мирозданию порождало экстатическое переживание целостности мироздания -- благого и страшного одновременно, двуединства полярностей. Потому поэзия Блока открыта хаосу и идет путем деструкции, растраты, «попиранья заветных святынь», приближаясь к редуцирующей и саморазрушительной сущности авангардного искусства.
В раннем творчестве А. Блока обычно видят дуалистическую оппозицию неба-земли, лазурного там и безрадостного здесь. Так, по мысли К. Мочульского, молодой поэт продолжает традицию «платонизирующей поэзии» А. Фета и Вл. Соловьева: «печальная земля тонет в тумане и мгле». По контрасту с призрачной реальностью реальность подлинная лучезарна. Но как говорил сам Блок о своих ранних стихах, «вся история моего внутреннего развития «напророчена» в «Стихах о Прекрасной Даме». Мифологема Вечной Женственности, организующая космическое творчество Блока, порождает уже в ранних стихах «двойственное ко всему отношение»
«Лунное начало эстетизма» и «солярный мир панэстетизма» не противостоят, но антиномически сочетаются в ранней поэзии Блока: полярность-комплементарность, удаленность-близость, холод-тепло, смерть-жизнь, безумие-озарение, оцепенение-динамика, потерянность-обретение себя, немота-провозвещение, пустота-полнота мира, волшебство-служение, декаданс, крушение-восхождение, безысходность-путь. Сочетаются как взаимодополняющие грани двойственной Мировой Души, космической Софии Блока. Апокалиптическая тема обновления, пробуждения, зари и весны, «царственного пути» к «несказанному свету» антиномически сочетается с природно-космической семантикой душевного ненастья, ночи, мглы, холода, неверного и бездушного лунного света, тревогой и безнадежностью. Тема двойственной Мировой Души, пребывающей в вечной метаморфозе, оказывается преобладающей.
Откровение двойственной космической Софии и ведет к помрачению золотисто-лазурного мира небесной Софии. Начинается прохождение через сине-лиловый сумрак, ночь, смерть души, «попиранье заветных святынь. Из интуиции космической Софии, подверженной катастрофам и падениям, Блок создает богатейшую неомифологию метаморфоз хаосогенной Мировой души: стихии - Снежной маски - Снежной девы -- Фаины -- Незнакомки -- России, святыни, «созданной из бед и погибелей» -- «страшного мира» с его забвением и пустотой души -- Кармен -- Двенадцати -- Скифов.
Если софийная тема в теургической поэзии Вл. Соловьева редуцирует мировой и личный катастрофизм, в поэзии А. Блока софийная тема углубляет этот катастрофизм. Центральный образ поэзии Блока «таинственной Девы» космизируется и демонизируется. Божественная «Хранительница-Дева» -- невеста, сказочная царевна, теряя свой изначальный усадебный топос, превращается в Снежную Деву -- воплощение природной стихии, метельной России.
Путь в мир, к обретению мирового сознания осознается мистиком как падение Софии -- мировой и собственной души. Это было обретение невиданной в русской поэзии трагической двойственности, антиномичности переживаний. «Удесятеренная жизнь» в мире Блока состоит в постоянном качании маятника. Все жизненно-ценное в этом мире поставлено под знак трагически-«двойственного отношения к явлению»: история, родина, культура, творчество, страсть.
Воплощением двуединства полярностей блоковского космоса становится двоящаяся героиня его поэзии, в которой возможно превращение софийной героини в стихийную и наоборот обнаружение в стихийной героине софийных смыслов. В поэзии Блока софийная героиня превращается в носительницу стихийного начала, а в стихийной героине возможно пробуждение софийных смыслов.
Такова Кармен. Это неистовая цыганка с «огневым станом», «бред моих страстей напрасных» и Прекрасная Дама -- «стан певучий», «всех линий -- таянье и пенье», «царица блаженных времен», вызывающая платонический восторг поэта и «творческие сны». Это еще один образ спящей царевны в творчестве Блока, «погруженной в сказочный сон» -- Мировой и своей души. «Буря цыганских страстей» здесь и «гармония светил», восторг восходящей любви там. Музыкальный образ Кармен (обращающий к душе самого поэта) увенчивает галерею женских образов в поэзии Блока, организующих мировое целое.
Основной миф зрелого творчества поэта -- преображение стихийной героини в софийную, тайна приобщения к небу -- случайной ресторанной незнакомки («В ресторане») или неистовой цыганки Кармен. Поэт приходит к типично русской теме возрождения падшего человека. Именно поэт способен воплотить, увидеть этот образ Божий и вместе с тем образ бытийно-космический в конкретном женском лице. Без диалога с мировым женственным началом в его различных ипостасях творчество Блока невозможно. Мистерия и трагедия этого диалога, раскрывающего мировую двойственность, трагическое сознание неслиянности и нераздельности всего, и создает уникальный религиозно-художественный мир Блока.
Заключение
Символизм был достаточно широким течением и нашел свое проявление в живописи, театре, поэзии, литературе. Для символизма был характерен уход от окружающей реальности, использование в своих произведениях многозначных символов, интерес к миру идеальному, потустороннему. Роль символизма в развитии отечественной и мировой культуры была исключительной и ни с чем не сравнимой: « В условиях социального катаклизма начала ХХ века только искусство символизма сохранило связь с высшим инобытием» Жилкин В.А. Николай Рерих и Александр Блок. // ПРС. - 2001. - № 4.- с. 241
Символизм как поэзия и искусство получил наиболее яркое и полное воплощение в творчестве Александра Блока. Среди первых его произведений самым лучшим стали «Стихи о Прекрасной Даме», которые А. Блок написал под влиянием идей Вл. Соловьева о Софии, Вечной Женственности. Образ идеальной и божественной Софии воплощается в конкретные и живые черты возлюбленной, будущей жены поэта.
23 699
910 
